|
Елена Чудинова, «Об исторической вине Балтии перед Россией», журнал «Главная тема», Москва, №7, сентябрь 2005 г., стр. 190—199
«Латвии во веки веков не рассчитаться с нами за «подвиги» ее «славных сынов»!»
А.Жуков, «Янычары Октября», «Национальная газета», №3 (7), 1997.
«Поистине подлость и воровство были основами «эстонской независимости» — как и теперь».
К.Виноградов «Как погибала Белая Армия», «Русский вестник» № 27, 1993.
Мы, русские, конечно, не злопамятны. Хорошая черта, возразить нечего. Незлопамятностью своей мы показываем миру, что душа нашего народа остается христианкой[1] даже если сам народ погряз в атеизме или языческих суевериях, что сейчас, увы, еще как имеет быть. Однако весьма важно видеть черту, за которой незлопамятность переходит в иное свое качество — в беспамятство. А это уже — никакая не добродетель.
Не успели лидеры Эстонии и Литвы сорвать все аплодисменты своих граждан ветеранов фашизма неприездом на наш оккупанстский праздник, как, видимо испугавшись соседских попреков, вновь показала себя Латвия. Маленькая но гордая страна решила выкатить нам счет за «оккупацию», раз эдак в пятьдесят превышающий ее собственный годовой бюджет. Впрочем, точной цифры еще не названо, это так, приблизительные подсчеты. Как бы все это было анекдотично, имей мы хоть чуточку больше исторической памяти.
В ходе подготовки празднования юбилея, в СМИ неоднократно поднималась тема зверств этих самых фашистских ветеранов, что разгуливают сейчас в наградах Третьего Рейха там, где за ношение наград победителей фашизма стариков избивают и тащат в полицейские участки. Много говорилось и о двойных стандартах, о том, как громогласно отшлепав юного принца Уильяма за маскарадное появление со свастикой на рукаве, Евросоюз закрывает глаза на отнюдь не маскарадные, с участием официальных представителей власти, шествия нацистских катов. Уместно, что это все было озвучено. Крайне горько, что вовсе не прозвучало фактов, имевших быть всего-то на пару десятилетий раньше — в историческом отношении срок ничтожный.
Эстонская журналистка задала Президенту вопрос: отчего-де вы, русские, не повинитесь[2] за оккупацию, чтобы нам, значит, жить дальше дружно? Президент отослал «прекрасно говорящую по-русски» особу к документам пятнадцатилетней давности. Но даже этот достойный ответ является в своем роде игрой в поддавки, позволением хамам хаметь дальше.
Вот к Эстонии мы сейчас и оборотимся. (О Латвии, впрочем, речь еще впереди…) Сколь ни странно сие звучит для эстонцев, у них были, подумать только! свои собственные коммунисты, да еще такие отмороженные, что без нашей Северо-Западной Армии эстонцам не оборонить бы в январе 1919 года Ревель от Эстляндской Трудовой коммуны. Но то было в январе. Покуда в Эстонии буянили в рассуждении чего-нибудь поэкспроприировать свои доморощенные экспроприаторы, отношения между СЗА, что базировалась на эстонской территории, и эстонцами были вполне терпимыми. Не братскими, что понятно. Эстония хотела от СЗА не только военного сотрудничества, но и гарантий независимости, но с какой стати военное командование могло счесть себя уполномоченным раздавать земли из-под короны? Наше дело боевое, красных вышибем, пусть эстонцы с легитимным правительством свои вопросы и решают. Ах, северо-западники, знать бы! Соврать бы, наобещать бы, а потом "биип"! Сколько жизней было бы спасено! Но вы были не эстонцами, вы были русские офицеры, люди чести. Не смогли бы обмануть, даже знай все наперед.
Эстонцы выжидали возможности хорошо ударить ножом в спину до осени 1919 года, до чуть-чуть не удавшегося наступления СЗА на Петроград. Отступление, как подмечают историки, отнюдь не было катастрофой. Армии нужно было всего лишь отдохнуть, перегруппировать силы, да заодно вывести в безопасные места около 40 000 гражданских беженцев — говоря не казенным языком — своих жен, детей, сестер, престарелых родителей, всех, кому непосредственно грозил красный террор. Армия отступала с тяжелыми боями, неся потери, но и ослабляя красных. И тут вдруг северо-западникам начинают перекрывать доступ к собственным тылам и складам — переход через реку Нарову. Не надо вам сейчас переправляться, обороняйте от красных Нарву! Да хоть беженцев-то примите, мы уж обороним! Примем, примем — только сперва красных отбросьте подальше! Беженцы спят на снегу, дети и больные умирают от холода, в лагере, который и лагерем-то трудно назвать, начинается эпидемия тифа.
Седьмая армия красных по приказу Троцкого трижды атакует Нарву, и трижды ее отбрасывают от города северо-западники. Они не знают, что эстонцы, за спинами своих защитников, готовят преступный сговор с красными. Этот несмываемый позор Эстонии позже войдет в советские учебники как «Тартуский мирный договор между РСФСР и Эстонией» начала 1920 г. Чем больше крови прольют русские за Нарву, тем выгоднее будет для эстонцев предательство. Сговор начинается 5 декабря, последняя безуспешная попытка красных форсировать Нарову происходит 17 декабря. После этого Чичерин дает из Москвы команду советским делегатам идти на территориальные уступки Эстонии. Изрядный кусок Псковщины и Принаровья — с 60 000 русского населения в привесок, как продают крепостных, эти-то земли свободолюбивые эстонцы в недавних 90-х гг. пытались обратно выцыганить у России, с ними, как с эстонскими, они в 90-х же гг. уже печатали школьные карты[3].
Красные нападать перестали, но, конечно, никуда не делись. Куда было податься белым защитникам Эстонии? Через Нарову. А на другом берегу их ничего не ждало — их имущество, 1 000 вагонов с провизией, одеждой, медикаментами, боеприпасами, личными вещами офицеров — все экспроприировано вчерашним союзником — генералом Лайдонером в пользу новорожденной Эстонской республики. Русская кровь была в соске у сего младенца! За Наровой северо-западников обезоруживали, отбирали у них хорошие шинели, срывали с груди золотые нательные кресты. А что им было, сопротивляться? При них были заложники — женщины и дети.
Как указывает К.Виноградов, по свидетельству чудом уцелевшего офицера Кузьмина, Талабский полк, проявивший особый героизм при обороне Нарвы, попал в реке под пулеметный огонь с двух берегов — в спину стреляли красные, в лицо — эстонцы. Стыдно им не было. Им и сейчас не стыдно. «Но большевики же уступили нам территории и дали независимость, — возражали они мне в не очень давних спорах. — Мы — маленький народ, мы должны были искать выгоды для себя». Прекрасно, дорогие мои маленькие друзья, говорила я тогда и говорю вновь. Вы успешно применили принцип зоны: сдохни ты сегодня, а я — завтра. Переходя на образность детских сказок, раз уж вы такие маленькие, вы сказали людоеду — съешь не меня, а его! Но, маленькие мои друзья, вы не учли одного обстоятельства. С людоедом нельзя договориться надолго. Вы подкормили коммунизм. Он подрос. Через двадцать лет он захотел скушать и вас, а подставить взамен было уже некого. Так кому перед вами извиняться?! Кто вас оккупировал?! Вы сами себя оккупировали за двадцать лет до оккупации, когда сдирали с нас, ваших защитников, сапоги и обручальные кольца!
Вы сами себя оккупировали, когда с немецкой аккуратностью (не спорю, немцы сумели привить вам эту черту) выполняли все пункты преступного сговора с большевиками. От СЗА ничего не должно было остаться — ничего и не осталось. Ведь кроме земель вам еще кое что дали — 15 миллионов золотом. Вы можете объяснить, за что? За русскую кровь. Обезоруженные, ограбленные северо-западники не имели права передвижения по республике, закрепощались на принудительные работы в сланцевых копях, сгонялись в концентрационные лагеря, такие, как Пяэскюла. Принимать русских офицеров на работу запрещалось под угрозою штрафа. В Эстонии не давали прокормиться, но и покинуть ее не давали тоже. Тотальное уничтожение, чистая отработка иудиных серебряников. Убийство русского офицера не всегда каралось даже штрафом.
Само собою, все это делалось с оглядкою, всегдашней оглядкою на очередного «большого брата»: некоторым маленьким нациям позарез необходимо, чтобы кто-нибудь сильный прикрывал их подлости. Позже это был Гитлер, тогда — АНТАНТА, в первую голову — Великобритания. Впрочем, предательство союзников — разговор особый и слишком увел бы нас сейчас в сторону.
Эстонцы, если б вы соблюли союзнические договоренности, конечно, вам никто не преподнес бы «незалежности». Но зато двадцать лет спустя вы и в Сибирь бы не покатили в вагонах для скота. Глядишь, лет через пятьдесят, вы бы и «незалежность» выцыганили — каким-нибудь цивилизованным и нудным референдумом. Но и без «незалежности» и без сибирской ссылки — вариант тоже не самый плохой. А главное — порядочный человек может договариваться о чем бы то ни было только с легитимной властью. Вам некого винить. А вот мы должны в конце-концов обвинить вас — за Петроград, который скорей всего был бы взят, если бы Эстония выполнила союзнические обязательства, за гибель СЗА, за повернувший не туда ход войны, за советскую власть, наконец.
Советская власть, возразят мне, установилась не только благодаря нашему поражению на Северо-Западном фронте. Правильно. Вот тут-то и пора вспомнить о Латвии.
С момента Октябрьского переворота латышские стрелки приняли сторону большевиков. В январе 1918 года в Белоруссии генерал И.Р.Довбор-Мусницкий поднял вверенные ему Временным правительством части (1-й Польский корпус легионеров) против узурпаторов. На подавление брошены латышские стрелки под командованием И.Лацетиса и красные матросы. Ну да ладно, Бог с ним, с Довбор-Мусницким, он все же имел свои, сомнительные для русского генерала интересы. Вот восстание генерала А.М. Каледина в конце 1917 года для нас существеннее. Ростов-на-Дону брали латышские стрелки. Как указывает А.Жуков, по взятии города латышами были расстреляны даже все добровольцы-подростки из гимназистов и семинаристов — с четырнадцати лет!
По определению опять же А.Жукова, «именно латыши явились основной силой» осенью 1919 года при разгроме войск генерала А.И.Деникина. Замечу, что при этой операции особенно отличился некий комиссар Карл Дозит, «из семьи батрака». Это клише «из семьи батрака» — почти непременно сопровождает на страницах советской энциклопедии по Гражданской войне любое латышское имя. Небезынтересный нюанс, к которому мы еще вернемся.
Латыши штурмовали Перекоп и, уже в качестве «расстрельных отрядов», зверствовали в Крыму.
Летом 1918 года латышские стрелки участвовали в подавлении бунтов крестьян против реквизиций хлеба в Саратовской губернии, в Псковской, в Новгородской губерниях. Мы, в большом своем количестве потомки крестьян, даем ли себе сегодня труд понимать, что значили эти «хлебные бунты»? Красные предоставляли крестьянам свободный выбор — умирать с семьей от голода или от латышской пули. Каждое такое подавление мятежа — десятки тысяч убиенных. Всякая антинародная власть опирается в первую очередь не на собственных граждан, а на иноземных наймитов, о чем говорит даже состав опричнины Ивана Грозного. «Братоубийственность» нашей Гражданской войны изрядно преувеличена.
Долго даже перечислять, но едва ль было бы преувеличением сказать, что латышские стрелки внесли свою «скромную» лепту в победе коммунизма на всех фронтах той войны. 40 тысяч их было, латышских этих стрелков, по всему театру военных действий. Первым командующим Красной армии был И.Вацетис.
Особая страница истории — участие латышей в большевистских карательных органах. В ВЧК борьбою с «контрреволюцией» занимался И.Лацис (Ян Судрабс), позже председательствующий в Военном трибунале. Латыш, «из семьи батрака». В Чеке на 1919 год ? были латыши! Думается, из оставшейся четверти треть придется на евреев, из тех, что хотели преодолеть такие неприятные, но отнюдь не людоедские карьерные преграды вроде черты оседлости в один присест — хотя бы и людоедскими методами. Так что ж, я утверждаю, что в чекистах времен революции не было русских[4]? Почему же не было, как раз треть из четверти и выходит. Любопытен, кстати, профессиональный состав будущих русских чекистов. Среди них практически либо абсолютно, не поручусь что именно из двух, не было квалифицированных рабочих, того пролетариата, что являлся в этом самом пролетариате белой костью. Только чернорабочие, но и этих единицы. Большинство были — половые из трактира, извозчики, портные, гостиничные лакеи и т.д. и т.п. Те, что привык кланяться, сжавши в ладони медяки чаевых. Это не совсем в сторону наблюдение, оно нам еще здесь пригодится.
Я.Петерс, зампред ВЧК, возглавлял в 1921 году в Ташкенте процесс против светила нашей медицинской науки — В.Ф.Войно-Ясенецкого (архиепископа Луки). («Что же это Вы, Войно-Ясенецкий, днем в больнице людей режете, а по вечерам псалмы распеваете?» — «Я людей режу из человеколюбия, а вот вы — ИЗ ЧЕГО?»
Да разве их всех тут перечислишь, всех этих Берзеней (три штуки и все в командирах-комиссарах), Лудри, Лонгва, Ленцманисов («из семьи батрака»)!
Впрочем, едва ли все мы знаем, откуда они, собственно, взялись, эти латышские стрелки, не саранчой же с неба за наши грехи? Отнюдь. Что самое курьезное, возникновению латышских национальных частей в Первую Мировую мы обязаны ненависти латышей … к немцам. Остзейдские немцы, конечно, были не самой мягкой частью землевладельцев. Не зря же русская литература доносит поговорки наподобие «хуже, чем пойти в латыши к остзейдскому немцу», то есть — хуже почти не бывает. Однако ж, народ, получивший, по меткому выражению А.Коха письменность «на пятьдесят лет раньше чукчей», да и то из чужих рук, естественно должен был подчиняться какой-либо цивилизованной нации. Все средневековые архитектурные памятники Латвии, равно как и Эстонии, возведены немцами. (Помню надгробия в Домском соборе в Ревеле — Крузенштерн, Крузенштерн и еще раз Крузенштерн…) Вот сейчас и я скажу неполиткорректность (все предыдущее таковой даже не является, это всего лишь правда): всякие бывают народы, народ народу рознь. Народы, если можно так выразиться, положительной динамики, покоряясь более развитому народу-колонизатору, начинают опираться на его достижения в дальнейшем обретении своих. Бриттам и галлам римское завоевание пошло исключительно на пользу. Много пользы принесла британская колонизация Индии. Народы отрицательной динамики затаивают злобу на цивилизованных хозяев[5]. Нет, дело тут не в жестокостях, не в том, что немцы заставляли латышей учиться в школах под онемеченными фамилиями! Смею уверить, и римляне не пришли к бриттам в венках из тех самых розочек, которых до завоевания в Британии не росло! Не самым вызывающим слезы новшеством были также репчатые луковицы, ох, не самым! И бритты XIX века умели лупить ленивых слуг стэком! Но ведь искоренили тугов-душителей, от которых стонала вся Индия, дороги провели опять же, женщин сжигать запретили, медицину дали! Факт остается фактом — в 1915 году латыши охотно шли воевать против немцев в особые национальные свои формирования, чтоб сразу посчитаться за все — и за онемеченные фамилии школьников и за сами школы!
Но дальше, как нам известно, «империалистическая война переросла в гражданскую», к полному и пламенному одобрению Второго съезда делегатов латышских стрелковых полков. Однако ж установить свои революционные порядки на родине не удалось — из Латвии стрелков повышибли опять же германцы. Ну и зачем с ними, с хорошо вооруженными, сражаться, когда можно установить советскую власть в России — ведь в ней коммунисты армию развалили, подвижники-добровольцы еще только подтягиваются на Дон. Вот уж потом, наведя ревпорядок в России, можно и немцев выгнать из Латвии — навалившись всем-то интернациональным кагалом. Примерно так и было сделано. И стали латыши жить свободно, без хозяев. Целых двадцать лет жили, не тужили, и вдруг подлые коммунисты их, обросших жирком и реквизированным скарбом, вдруг берут да оккупируют! Ну как тут в самом деле не возмутиться?
Закономерно и совершенно понятно, отчего германоненавистники[6] первой половины XX столетия — эстонцы и латыши — кинулись на сей раз в батальоны СС. Для раба всегда плох и ненавистен тот хозяин, который есть сейчас. Хозяин, который может только стать таковым, да еще сулит какие-то пряники, да еще дает возможность поквитаться с хозяином прежним — хорош. Едва ли они в самом деле верили, что немцы дадут им какую-то независимость — но роль надсмотрщиков над русскими уже была безмерно соблазнительна. Пусть русских, белорусов, евреев, цыган десятками тысяч жгут в крематориях, пусть обескровливают детей — сдохни ты сегодня, а я даже завтра не сдохну! Я — остдойч, я — получеловек!
Эстонцы и латыши практически никогда не имели своей государственности, они всегда были под кем-то. Эти нации не имели своего дворянства. Жестокость и подлость, проявляемая ими всякий раз, когда они затевают очередную «независимость», убеждает нас, как ни странно, в том, что единственный правильный взгляд на мир — церковный. Мне доводилось слышать от католиков-традиционалистов об одной из установок католической Церкви, разумеется Церкви дореформенной. В этом никто и никогда из духовенства не признался бы публично или письменно, но это было общим местом. Ватикан по разному относился к различным странам, и со всеми вытекающими из этого отношения последствиями. Страну, имеющую историю христианской государственности он считал страной с законной властью, страну же без таковой истории — страной с фактической властью. Это была не несправедливость, но инстинкт цивилизационного самосохранения, ныне нам стремительно отказывающий. С церковной христианской точки зрения такие страны, как Эстония и Латвия – абсолютно нелегитимны[7].
Казалось бы, ну какой смысл вообще об этом сейчас думать, во времена, когда дворянство вытеснено тельцекратической элитой, в демократические времена? Врете, есть он, смысл. Нация, не имеющая в прошлом своем аристократии, это нечто вроде человека, перемахнувшего во взрослый возраст сразу из детского, минуя отрочество. Какие-то связи у него в мозгу сложились неправильно, он неполноценен, он нуждается в присмотре, а лучше бы в опеке. Именно в силу этого бессмысленно спорить с эстонцами и латышами, что-то им доказывать, взывать к их совести. Мои обращения к ним выше были всего лишь риторической фигурой. Эстонец и латыш в жизни, конечно, может быть человеком порядочным и справедливым, но исторической совести он лишен. Ему этого не дано. У него атрофирован орган исторического стыда.
Язык санкций, жесткая, безо всяких уступок, политика — вот единственный понятный для наших соседей язык. Нашей моральной опорой при этом должно быть хорошее знание нашего совместного прошлого. Большинство фактов, о которых я упомянула в этой статье, более чем доступны. Они публиковались в периодике, выходили книгами, висят в интернете. Но отчего ни один из этих фактов не прозвучал из уст представителей власти во всех отвратительных скандалах вокруг нашего празднования 9 мая? Отчего, когда начнешь спрашивать, большинство собеседников делает бараньи глаза, будто я им рассказываю об истории каких-нибудь далеких зулусов? Почему этого нет в новых наших учебниках? Почему о гибели СЗА не снимают фильмов? Нам что, не стыдно перед нашими предками, погибавшими в Принаровье? Нам что, не стыдно перед русскими школьниками в Латвии? Перед нашими ветеранами в Эстонии и Латвии?
Сознание вчерашнего — генетического — «батрака» воспринимает уступку, как слабость. За обнаглевшими «батраками» стоят, как в 1919 году, не слишком к нам доброжелательные сильные государства. Проявление политической воли — не только вопрос исторической памяти, но и вопрос нашего выживания. Неужели мы не хотим выжить?
ПРИМЕЧАНИЯ
[1]
О том, что «душа человека от природы христианка» сказал Блаженный Августин.
[2]
Всего несколько дней прошло, а уже выяснилось, что означает «попросить прощения» по-прибалтийски: посадить несчастных жертв себе на шею и кормить двадцать лет. А дальше они еще чего-нибудь выкатят.
[3]
«Но они же не ваши, — доказывала я тогда одному эстонцу. — Они исторически вообще никогда не были вашими, эти земли!» — «Зато есть мнения, что в доисторическую эпоху на них обитали племена эстов», — безмятежно возразил тот. Вот так будет справедливость наводить, по доисторической эпохе.
[4]
Само собою, я говорю о составе Чеки революционной, а не НКВД. Анализ изменения национального состава карательных структур после Великой отечественной никак не попадает здесь в область моих интересов.
[5]
А ведь какие мы были хорошие хозяева! «…с благословения русского Царя Александра II начали устраиваться ежегодные латышские и эстонские фестивали с выступлениями хоровых обществ, что в атмосфере германизации было пробуждением к пробуждению национального самосознания, а открытие государственных школ при Александре III дало возможность получать образование, не отказываясь от своих национальных фамилий, к чему их принуждали в немецких школах», — пишет американская журналистка Л.Селинская.
[6]
Реванш был по полной. Один эстонский священнослужитель признавался моему мужу, что эстонская его фамилия — не настоящая, настоящая была немецкая. Родители принуждены были переменить ее из-за притеснений. Вот только, в отличие от немцев, эстонцам нечего было предложить в культурном смысле бывшим хозяевам — кроме, разве, хорового пения.
[7]
Не стоит обобщать проблему Балтии до трех стран. Литва — совсем иной случай, это страна со своей историей. Как у всех решительно народов, имеющих общую границу, наши отношения никогда не были безоблачны. Взаимных счетов не может не быть, такова жизнь. Есть и общие беды. Очень горько, что Литва сейчас — в одной упряжке со странами-плебеями. Во многом она отлична от «стран-батраков»: литовское гражданство было предоставлено в начале 90 гг. всем русским, кто имел на это основания по общеевропейской норме.
Елена Чудинова, «Сословие спасения», журнал «Главная тема», Москва, №7, сентябрь 2005 г., стр. 4—11
Есть у меня невеселая коллекция случаев из жизни — все на один фасон. Последний экземпляр прибавлен к ней буквально на днях, когда я возвращалась из Франции.
Автобусом через Европу (что вдвое дешевле, чем по воздуху) никогда не путешествуют представители бизнеса, даже самого мелкого, на всем экономящего. Время, как известно, деньги. Едут все больше бюджетники —представители изрядного слоя наших сограждан. Едут, как правило, отдыхать.
Данный эпизод случился, прошу прощения за прозу жизни, у общественного туалета, после пересечения польско-белорусской границы.
«Там сильно грязно?» — поинтересовалась некая девушка у выходящей из оного заведения особы немолодых лет.
«Там — родина», — язвительно ответствовала дамочка.
Меня, честно говоря, трясло потом часа два. Что самое смешное — даже и туалет-то не был особо грязным, просто бесплатным, а бесплатные заведения и в Европе далеко не блистательны. Горы дерьма имели место виртуально — внутри взгляда этой женщины, взгляда, обращенного к отечеству. Факт грязи ей даже не требовался.
Но с этой особой я не имею несчастья быть знакомой, посему могу презирать ее вполне безмятежно. Другой случай, давности примерно двухлетней, связан с человеком, которого я знаю и люблю, человеком действительно хорошим и добрым, получше многих. Провинциальный племянник этой моей приятельницы, представительницы малого бизнеса, поступал в один из московских вузов, самый что ни на есть непрестижный. «Провалился с треском, — вздохнула она в ответ на мой вопрос. — Придется теперь на платное его устраивать, чтоб в армию не забрали».
Что показалось мне самым любопытным, приятельница моя даже не произвела простительно-понятно-человеческой ужимки наподобие: «он ведь музыкант (невротик, астматик и т.д. И т.п.), ну куда уж ему служить?» Не так еще страшно, когда человек говорит: служить в армии, конечно надо, просто мой ребенок по таким-то параметрам лучше пусть не служит. Это значит, что, имея определенные правила, он не находит в себе достаточной воли им следовать.
Но вспоминая конкретного юношу — не обремененного интеллектом крепыша — я поняла, что для приятельницы моей принятие всех мер «чтоб в армию не забрали» — нечто абсолютно само собой разумеющееся, никак не соотносящееся с личностью самого человека. Бедный парень! Обреченный на высшее образование безо всякого на то расположения — он будет мучиться пять лет в положении захребетника при обеспеченных родственниках. Ну неужто не лучше бы было отмучиться всего два года под шатрами? А потом плюнул бы на высшее образование с высокой колокольни, пошел бы в какие автомеханики. А нажил бы за эти два года охоты к учению — так и поступил бы сам, по льготам. Но и так и эдак был бы человек, а не недоразумение.
Приятно нам это или нет, но большая часть наших сограждан поражена духовной проказой. Еще одна женщина, провинциальный педагог, доверительно сообщила мне: «Я говорю сыну, сваливать надо прочь из этой страны!» Прошу отметить, «в этой стране» сын ее безо всякого блата поступил в Москве в Плехановский, где получает образование такого уровня, что ей, матери-одиночке, нипочем не оплатить бы из своего кармана. Речи о порядочности, о каких-либо обязательствах не идет вообще, и, что самое плачевное, мало кто это осудит.
Сплошь и рядом люди безусловно добропорядочные в отношениях с другими людьми делаются нравственно невменяемы во взаимоотношениях со своей страной. Немало копий сломано в попытках понять причины этого постсоветского явления, но едва ли это в самом деле теперь важно. Духовное заболевание, родстванепомнящесть, родствоотрицаемость пронизывает сегодняшний социум. Где пути его преодоления? Ничего не скажешь, простенький вопрос.
Самым духовно здоровым сословием в нашем сегодня является армия. Только в этой среде патриотизм остался наличествующей категорией. Во времена первой чеченской кампании армия сохранила патриотизм вопреки общественному мнению, вопреки предательскому поведению СМИ, вопреки подлости властей, вопреки всему. Она воевала за нашу жизнь без «Норд-Оста» и без Беслана — не в расчете на нашу благодарность, а единственно потому, что честь имела и в те дни шельмования.
Однако, рискуя как обычно навлечь на себя громы и молнии со стороны соавторов по этому журналу, не могу не отметить, что наблюдающаяся тенденция идеализации армии чревата неприятными вещами. Самый простой пример — вот-де, среди офицеров сегодня много сталинистов, значит надобно ради национального консенсуса затыкать рот всякому, кто посмеет возразить против бредового утверждения, что роль Сталина в установлении коммунистической диктатуры столь же незначительна, как и роль полковника Брежнева в ВОВ. (Уж обойдем вовсе такой пустяк, что полковник Брежнев вносил свою лепту в благое дело…) Надлежит понимать причины, по которым в армейской среде может процветать сегодня сталинизм, но ни в коем случае не идти у армии на поводу.
Сегодняшняя армия, такая, как она есть, не есть спасительное сословие. Она является лишь протосословием, вложение всех ресурсов в развитие которого может оказаться тем самым разбрасыванием семян в добрую почву.
Оборотимся опять же к картинкам из жизни, одна из них и подсказала мне мысли, каковые я и хочу предложить далее вниманию читателя. В новостной программе давали репортаж о суворовском училище. Мальчуган лет десяти, красиво поднявшись из-за парты, отвечал французский урок, выговаривая слово “petite” на манер, принятый в каком-нибудь XVI районе города Парижа. (Не сомневаюсь, что этот малыш умеет вальсировать и танцовать мазурку…)
Одна из главных наших российских бед идет из того, что со второй половины XIX столетия творцами общественного мнения сделалось лишенное корней сословие разночинцев, по сути своей совершенно маргинальное. К нему и восходит горько удивляющие нас двойные стандарты, по которым для большинства наших интеллигентов Зоя Космодемьянская — однозначная шизофреничка, а юные израильтянки, служащие в армии наравне с мужчинами — однозначные героини. (Воображаю, как бы отреагировало наше общество на римейк «Солдата Джейн» в российских реалиях…Такой фильм бы подняли на смех — высмеивали бы сладострастно, с полным восторгом…) Главную свою задачу «бесы» выполнили на ять: установленное ими размежевание гуманитарной сферы приложения человеческого интеллекта и патриотизма сохраняется по сю пору. Застрельщики этой тенденции заскакали по Российской Империи еще раньше. Помните, как нас в школе заставляли тупо учить обличительный монолог Чацкого о мундире? И «слабодушие, рассудка нищету» он покрывал своими расшитыми петличками, и женщины-то дурищи при въезде армии в Москву кричали «ура» и бросали в воздух чепчики. С нас через почти два века что было и взять, но каким же гипнозом надобно было владеть, чтоб такое съели современники, чтоб позабыли, что речь идет об армии, только что спасшей Европу от чумы бонапартизма[1]!
Популярные сегодня анекдоты про копание канавы «от забора и до обеда» — по сути есть лишь продолжение блистательных экзерсизов А.С.Грибоедова.
Что самое обидное, армия не то, чтоб примирилась с тем, что ее записали в быдло, но в какой-то мере заняла позицию Гертона Эрншо из романа «Грозовой перевал». Напомню: желая отомстить покойному отцу мальчика, опекун юного Гертона, воспитывает ребенка в презрении к умникам и книжкам.
«— Я на него не нарадуюсь, — продолжал он, размышляя вслух. — Он оправдал мои ожидания. Будь он от природы глуп, я бы не был и в половину так доволен. Я, например, знаю в точности, как он страдает сейчас, но это только начало его будущих страданий. И он никогда не выберется из трясины огрубения и невежества. Я держу его крепче, чем держал меня его мерзавец отец: Гертон горд своим скотством[2]».
Вот уж о чем ну никак не могла бы подумать английская гувернантка георгианских времен, так это о том, что подарит нам сегодня столь подходящую аллегорию!
Ну разве это ничего не напоминает, если подумать:
«Кэти спросила у своего неразговорчивого спутника, что означает надпись над дверью. Гертон уставился на буквы и, как истый деревенщина, почесал затылок.
— Какая-то чертова писанина, — ответил он. — Я не могу ее прочитать.
Линтон захихикал: первое проявление веселья с его стороны.
— Он неграмотный, — сказал он двоюродной сестре. — Вы поверили бы, что существует на свете такой невообразимый болван?
— Он, может, немного повредился? — спросила серьезно мисс Кэти. — Или он просто…дурачок? Я два раза обратилась к нему с вопросом, и оба раза он только тупо уставился на меня: я думаю, он меня не понял. И я тоже, право, с трудом понимаю его!
— Ничего тут нет, только леность. Не так ли, Эрншо? Моя двоюродная сестра подумала, что ты кретин. Вот тебе последствия твоего презрения к «буквоедству», как ты это зовешь.
— А какая, к черту, польза от грамоты? — рявкнул Гертон. Он хотел развить свое возражение, но те двое дружно расхохотались.
— А что пользы приплетать черта к каждому слову? — хихикал Линтон. — Постарайся вести себя как джентльмен, ну постарайся же!
— Не будь ты скорее девчонкой, чем парнем, я бы тебя отлупил! Жалкая тварь! — крикнул, уходя, разгневанный мужлан, и лицо его горело от бешенства и обиды: он понимал, что его оскорбили, и не знал, как на это отвечать».
Вот так оно и идет. Глупенькая Кэти не может по юности лет отличить, кто из двух ее поклонников «золото, используемое как булыжник», а кто «отполированный до блеска свинец», ей не понять, кто из них — защита и опора, кто — обуза и предатель. Стремясь, чтоб Кэти и дальше доставалась ему, наш Линтон изо всех сил поблескивает обманным блеском узурпированной гуманитарной сферы.
Но и шагать под венец с нашим Гертоном, находящимся в состоянии «чертовой бесполезности грамоты» — к чему подбивают некоторые горе-патриоты нашу Кэти, мягко говоря, не самый разумный выход. Сойти на уровень человека, гордящегося скотством — значит оскотиться самому. Сперва надобно, как и поступит в финале книги набившая шишек героиня, мягко усадить переростка за книгу.
Ах, право, вздуть бы девчонку в штанах, хорошенько вздуть, но у брезгливого Гертона все не поднимается рука. Ну приглядимся же к этому узурпатору гуманитарной сферы[3] повнимательнее. Кто он, сегодняшний владелец культурной сокровищницы?
Вспоминается некий творческий вечер в начале перестройки. В фойе, где собирались потихоньку участники, вошел некий поэт — ныне лауреат не то Букера, не то Антибукера, не помню, да и неважно. Он шел и грязно, с удовольствием, матерился находу. По какой-то, разумеется, весьма уважительной причине, то ли к «совку» отношение срочно понадобилось выразить, то ли к «тупым обывателям». Существ мужеска полу было человек двадцать – и ни один из них простодушно не понял, отчего я встала и ушла. Непонимание было взаимным — и мне было никак не понять, отчего ни один из них не заставил пиита замолчать ввиду присутствия женщин. Между тем отец мой, проведший половину своих научных дней под какими-нибудь песчаными бурями в пустыне Гоби, на их месте немедля спустил бы питомца муз с лестницы.
Но в американских джинсах мой отец ездил в экспедиции, а в городе ходил в шляпе, при галстуке, в костюме, хотя (тенденция-то уже шла вовсю!) стоил этот костюм раза в три этих самых джинсов[4] дешевле. Не пустяки я теперь поминаю, все выстраивается воедино. Современный властитель дум[5] не носит костюма, который надо гладить[6], предпочитает комильфотной выбритости необременительную бороденку. Тело его изнежено, мышцы вялы. Он не способен защитить женщину, речь его изобилует вербальными нечистотами, он склонен к злословию и сплетням. Имя его — интеллигент.
И сей-то и есть — венец творения, этому-то Линтону мы столь безоглядно верим, когда он записывает Гертона в быдло?
Да, так оно и обстоит. Меж тем ввергнутый в скотство благородный человек не имеет возможности переспорить говорливого смерда. Он только «понимает, что его оскорбили». Критерий же благородства прост до того, что как-то неловко и уточнять: это всего лишь служилость, способность к защите себя и других. Когда-то потомки первых наших дворян жили в приграничных слободах. Они не жали и не сеяли, только защищали, получая за то кормление и одежду. Из этого и пошли князья с дружинниками — бояре с дворянами. Эпоха общеевропейского классицизма формирует в XVII веке понимание роли дворянства: дворянин свободен от заботы о насущном хлебе дабы мысли его были о государственном процветании.
Настоящий аристократизм — антоним интеллигентности — поддерживается функциональностью сословия. Мне скорбно утверждать то, что возврат ведущей общественной роли прежнему дворянству мало что даст обществу, но простая добросовестность вынуждает меня делать это. Коммунисты уничтожили дворянство как сословие, выбив из под него общественную функцию.
За свою жизнь я близко сталкивалась три раза с тем, как юноши аристократического происхождения охотно шли в современную армию. И что? Они поглощались ею и растворялись в ней, сходя на уровень песни «не плачь девчонка». Говорить об элите не приходится, хотя и думается, что служили они достойно. Много чаще я сталкивалась с тем, как таковые юноши избегали армейской службы и становились интеллигентами.
Пора, куда как пора оборотиться к опыту давних предков, прорастив новую элиту из сегодняшних защитников. Покончить с разделением армии на две весьма неравные части, одна из которых —тот самый золотник, что не дорог по причине своей малости, а другая самозащитно кичится презрением к «буквоедству». Развернуть бы «суворовский» уровень на всю структуру в целом!.. Только ей и имеет смысл прививать хорошие манеры. Одно время, точнее в девяностых годах, нам пытались внушить, что дети нынешних нуворишей наберутся знаний и манер в лучших заграничных учреждениях, и станут тогда элитой, соединяющей в себе силу капитала с мощью разума. Набраться может и наберутся, но стать не станут. Расстояние падения яблочка от яблони давно известно, так что не быть вором отпрыску эффективного собственника просто не в кого. А воры патриотами не бывают. А вот офицер-интеллектуал унаследует от не слишком лакированного офицера первой чеченской драгоценный духовный ген Ермолова.
Вообразим, что это уже произошло, что военное сословие с младых ногтей будет учено сонеты писать, по французски изъясняться, да, именно по-французски, это наша русская аристократическая традиция, вальсировать и на клавирах уметь, что не ответивши Декарта не увидишь как своих ушей увольнительной…
Вот ползет по улице полутрезвый интеллигент, свесивший брюшко из удобного свитера, а навстречу ему идет подтянутый прапорщик, несущий в руке томик певца колониализма Р.Киплинга в оригинале (Ну конечно в руке, не в пакете же целлофановом с рекламой военному книги носить?). «Жандармы, блин, народов, душители свободы в натуре», — неприязненно бормочет интеллигент. «Vous dit?» — поднимает бровь молодой военный. Вовсе ничего не ответить он не может, невежливо, но и не бить же маргинала.
Равного себе он, впрочем, тоже не побьет, а вызовет на дуэль. Возрождение дуэльного института явится почти неизбежным следствием элитизации военных сил. С чего бы? А не приметили ль Вы, читатель, сколь много мы поливаем друг друга грязью, сколько мы сплетничаем? Нарочно посчитайте день-другой, ведь страшно станет. Привычка извергать изо рта жаб неостановима в отсутствие возможности ответить жизнью за каждое свое слово. Грязнословящий интеллигент, узурпировав область словесности, девальвировал слово, убил его сакральную сущность. Ценность слова должна исчисляться ценностью жизни. Ах, какая дикость, разве пристало в цивилизованном обществе нешутейно мечтать о дуэлях? Но уж будто современный интеллигент, хлебающий пиво прямо из банки, простаскивающий мат на театральные подмостки и в телевизионный эфир, говорящий всем «ты» на пятой минуте знакомства, невротичный и инфантильный, «цивилизованнее» Николая Гумилева и Максимилиана Волошина, которые, между прочим, друг с дружкой стрелялись? Полноте! Пушкина я за экзотичностью крепостного права и передвижения на тройках с бубенцами так и быть не беру, но упомянутые выше поэты проживали в эпоху электричества, телефона и двигателя внутреннего сгорания. И от того, что мы вдобавок к этим достижениям стали пользоваться еще интернетом, культуры у нас не прибавилось.
Не могу вообразить задачи более актуальной, чем вытеснение современного разночинца из узурпированной им гуманитарной ниши. Вытряхнем кукушонка из гнезда, воротимся к образцу Ломоносова — интеллектуала-гражданина. Всего-то надо для этого — критично оборотиться к опыту XIX века. И процветет наша Империя тогда, когда диссертации по творчеству Достоевского станут защищать и утверждать люди в погонах.
12—16 августа 2005
ПРИМЕЧАНИЯ
[1]
Подробнее об этом в статье «Синдром Чацкого», опубликованной в 2001 г. в «Независимой газете».
[2]
Эмилия Бронте «Грозовой перевал».
[3]
Слово “humanitas” в переводе с латинского означает «культура», о владении оной и идет речь. Невозможно переоценить значения гуманитарного фактора в жизни общества, именно он и является формирующим общественное мнение.
[4]
Все мы иногда забавны несказанно. Как-то давным-давно была у меня встреча с одним священником, сурово выговорившим мне, что облекаясь в джинсы я иду на поводу у тех, кто плебеизирует общество, делая общепринятой рабочую спецодежду. Завершивши гневную свою тираду, преподобный отец вручил гардеробщице свою кожаную куртку, не преминув указать, чтобы к оной дорогой одежде было проявлено соответствующее бережение.
[5]
Произвело на меня, помнится, впечатление, как критик О.Битов лет эдак восемь назад обызал сограждан в прямом эфире «козлами» и «совками». Лексика наших культурных сливок — полууголовна.
[6]
Никогда еще быт человека не был до такой степени подчинен идее комфорта, как в наши дни. Повсеместно становится атавизмом хотя бы школьная форма, прежде обязательная. Отмирает все, что понуждает предпринимать какие-либо усилия к поддержанию определенного внешнего либо внутреннего состояния.
_________________
Чувствую настоятельную потребность вступить в Добровольный оркестр хемулей...
|
, но факт.....