Православный форум Доброе слово

Для меня это нечто из чуждой жизни но повесть вполне интересная - с удовольствием прочла бы её всю

Почему же из чуждой? А у тебя какая - современно-загруженная или развесёлая ? Пишешь для себя или всем?
Босоножка, на форуме принято обращаться на Вы. (по крайней мере, к незнакомым людям.) Модератор.

Мне помогает шутка "хотите читать интересные книги - пишите их сами"
ПО ГРИБЫ
В конце июня миновали последние заморозки. Пришли тёплые грибные дожди и вызволили на свет Божий весёленькие шляпки шампиньонов и сыроежек. Пастушки наши несут из леса первый подберёзовик. Теперь почти каждый день Зоя-благочинная будет отправлять в лес двух-трёх грибников за добычей – с грибами самый постный обед и сытнее и веселее.
И вновь я спешу под сень крыльев зелёного ангела. Доверчиво вкладываю свою руку в его добрую, пахнущую хвоей и папоротниками зелёную ладонь. По велению волшебного клубочка тропинки сами выкатываются под ноги, и лес ведёт меня по ним легко и быстро, будто там, на опушке, осталась добрая половина земного притяжения и сидит, скучая на пенёчке: когда же Маша заберёт его на остров?
А мне здорово идти по протоптанным дорожкам из песка и сосновых игл, мой зоркий глаз уже включил «грибное видение», остаётся только посоветоваться с сёстрами – в какой части леса собирательствуем?
Вот и первая сыроежечка угощает водой с муравьём из вогнутой тёмно-малиновой шляпки. В росистой траве ноги тут же промокли, но это ничего, я шустро бегаю, отогреются.
Таинственная флейта неизведанных странствий поёт в верхушках деревьев, призывая путешествовать дальше и узнать, что же там, за Овсяной горкой, за берёзовой гарью с молоденькими деревцами. Высокие сосны и берёзы кивают в такт дивной музыке. То качает их кроны, перепрыгивая с ветки на ветку, маленькое лесное счастье в лоскутной рубахе из разноцветных листьев и цветов – «бросай, мол, подружек и корзинку, айда в поход!»
–Нет, не могу,- отвечаю ему,- видишь, я послушница, у меня лоб повязан платком и длинный подрясник. А корзинку я наполню грибами и отнесу на монастырскую кухню – для пирожков и заготовок. Ты б лучше подсобило мне грибы отыскать.
И сговорчивое счастье кубарем скатывается вниз по стволу – прямо в вересковые заросли. Ловко, тренькая на хлопотливой балалаечке, скачет по траве, качая папоротники: «гляди, мол, вот грибок, и вон там ещё один». А вот топорщатся у корней дерева холмики прошлогодней испревшей листвы. Разгребёшь их – обнаружишь целую семейку сыроежек, а может, волнушек или груздей. И мы перебегаем от грибка к грибку, корзины наши тяжелеют от найденных на торфянике «медвежьих ушек», в сосновом рассаднике – маслят и по дороге на свято-духовскую полянку – лисичек и рыжиков.
Неизменные спутницы грибников – юркие лесные пичужки, суетясь в кустарниках и деревцах, сначала недоверчиво разглядывают нас сквозь листву: «не обидят? нет? не обидят?» Убедившись в нашем миролюбии, продолжают пересказывать друг дружке лесные новости, да погромче – так, чтобы и нам слышно было.
А мы, грибные жадины, кружим в замысловатом хороводе среди деревьев, приподымаем длинные пряди трав, шуршим палочками в слежавшихся листьях и пожелтевших иголках. Увлекательный поиск лесных щедрот прекращается, только когда тяжесть корзин заставляет поставить их на дорогу. Уставшие ноги гудят, словно струны контрабаса, созвучно тёмно-коричневой накатанной торфяной дороге: пора домо-ой, пора домо-ой, нести тяжело-о. Но на-а-адо! Очень хочется дотащить кузовки до острова, похвалиться сёстрам "уловом", пересыпать все грибы в тазы с водой и...Ой! Это ж сколько чистить придётся! Да, у нас так: кто собирал, тот и возится. Немножко поэтому, а немножко потому, что за время беготни по лесу забыли и бремя покаяния, и обязательность молитвы, успели отдохнуть от островного однообразия (нет, не подумайте, что совсем возвращаться не хочется). Но всё-таки чуть-чуть, самую малость – оттягиваем время. Вот и достаём, что у кого припасено – бутерброды, водичку, леденцы. Стараемся угостить друг друга не только едой, делимся интересными историями, кто что прочитал или слышал о святых, о православных чудесах. Сказания на привале – неотъемлемая часть грибных походов. С грибами мы возвращаемся, или без них, но посидим – поговорим обязательно, ведь самое интересное на бегу не расскажешь.
Однажды после воскресной службы мы отправились на прогулку шумным отрядом. Проходив около двух часов, нашли с десяток засушенных сыроежек – и только. Зато расположились на отдых в сосновом леске, сплошь устеленном изумрудным моховым ковром. Уверена, что когда все грибники сидят по домам, от полянки к полянке между этими соснами скачет, играя, олень Серебряное копытце. Золотисто-красные стройные стволы ровным коридором уходят вдаль. Хвойные кроны смыкаются арками, образуя своды лесного дворца. Роскошный отдых для настоящих принцесс! Мох сыроват и мы поднимаемся на песчаный пригорок. Малявки просят историю, а мне ничего на ум не приходит, кроме детской книги Мало «Без семьи» (о малолетнем сироте-музыканте, исходившем пешком всю Францию вместе с дрессированными собаками и обезьянкой). Девочки слушают внимательно, вот уже и возвращаться пора, но всем хочется услышать продолжение, и Зоя позволяет ещё немножко задержаться – ей, оказывается, тоже интересно слушать...
...Рассказ окончен, теперь уж точно пора, но малявки молитвенно складывают ручки и делают умильные мордашки:
-Миленькая Зоечка, пожалуйста, ну пожалуйста, благослови ещё разок по верху оббежать?
Зое и самой не хочется с пустыми руками возвращаться, вот она и соглашается. Ей не пришлось жалеть о своей уступчивости. Уже через минуту на северной стороне пригорка в сыроватой ложбинке обнаружен неимоверных размеров обабок (шляпка с ножкой примерно как небольшой арбуз) и парочка молодых обабят – поменьше.
Девочки с радостными воплями спускаются к нам, а мы, подойдя к ним навстречу, натыкаемся на целую полянку молоденьких, вкусно-коричневых "медвежьих ушек", схоронившихся от жары в дубовой и берёзовой палой листве.
Чудесный подарок на дорожку! Дружно собрав его, мы уходим.
Притихшее лесное счастье не то, чтобы расстроено нашим уходом, но всё же, отвернувшись, делает вид, что очень занято, пришивая первый жёлтый лист к скроенной из заплаток рубахе. Украдкой поглядывает на нас задумчиво и с ожиданием – а вдруг обернутся? Наташа-келейница, переложив весомую корзинку в другую руку, оборачивается и машет верхушкам деревьев: «Пока, лес!»
Малявки смеются, но идея им нравится. Остановившись, они все начинают махать и выкрикивать: «Пока, лес, пока! Спасибо! Мы ещё придём! До свидания!»
Лесное счастье, повеселев, подталкивает длинной хворостинкой отбивающего телеграммы дятла: мол, стучи погромче.
Увидев, что мы уже вышли из леса, посылает нам вдогонку болтливых сорок: «Гостей проводите». И сороки, сколько хватает деревьев до самой фермы, провожают нас заботливым стрекотанием, качая тяжелеющие ветки рябин.
Никто и не удивляется, услышав возле самого моста на высоком тополе – кукушку, старательно исполняющую для нас очень важное сообщение. Ведь, даже возвращаясь по мостику в монастырскую жизнь, мы ещё долго остаёмся лесными, грибными и сказочными.

а хотите друга из Ногинска,это рядом с Электрогорском?

_________________
Спиной к ветру и все же,вырваться может чужая душа.
Спасет но не поможет,чувствую кожей пропащаяя!(Би-2)

Вообще она Алексеевна. Вы ошиблись.

_________________
Никогда не стоит никому ничего объяснять. Тот, кто не хочет слушать, не услышит и не поверит, а тот, кто верит и понимает, не нуждается в объяснениях. © Омар Хайям

Антону К. А ты не врёшь, т.е., не балуешься, Антон-весельчак? Вправду Полину знаешь? Помоги с ней связаться, пожалуйста

Ответ для SÜNDER M: Рада дружить со всеми, моё творчество несёт в мир весьма дружелюбную идею. На украинском читаешь? Поймёшь быстрее. Что скажешь о повести?
Как сам относишься к лит. творчеству?

И снова всем-всем-всем на этом форуме:
Помогите найти подругу в Электрогорске, она очень важный в моей жизни человек. Полина Миронюк ( а фамилия вдруг поменялась?) Кажется, ул.Мира.Православная.Очень.
Благословение всем,кто отнесётся к этой просьбе с добром.

Модератору и всем, к кому обратилась на "ты":
Ой, извините, я не знала больше не буду

Ужос какой неужели я произвожу впечатление баловника?



Комсомольский переулок. Не так романтично, как улица Мира, но тоже неплохо.

_________________
Никогда не стоит никому ничего объяснять. Тот, кто не хочет слушать, не услышит и не поверит, а тот, кто верит и понимает, не нуждается в объяснениях. © Омар Хайям

Экий вы врушка, Антон К. Нет, чтобы по человечески помочь. Или это форум православных шутников?

Это самый серьёзный форум, перестаньте хулиганить. Врушек здесь нет.

_________________
Никогда не стоит никому ничего объяснять. Тот, кто не хочет слушать, не услышит и не поверит, а тот, кто верит и понимает, не нуждается в объяснениях. © Омар Хайям

Вижу, помощи в поиске вряд ли дождусь. Ну, да ладно, угощу вас ещё парочкой рассказов. Может, кому интересно.

ПЕСНЬ БРАИЛОВСКОГО АНГЕЛА
Соскучившись по островным сёстрам, я поспешила рассказать о том, как открывала для себя Россию. Потому так мал оказался рассказ о Браилове. А ведь именно там я встретила первых своих учителей православия- книги, наполнявшие каждый новый день ожиданием божественных чудес, и сестёр, инокинь и монахинь. Все они были рады приезду молоденькой сестры (самой младшей из них было 25 лет). Потому заботливо обучали меня правилам поведения в отстранённой от мирской обыденности жизни. Однажды мне рассказали, что некоторые сёстры несколько раз слышали пение ангелов в пустом закрытом храме. Ну как же было не заинтересоваться такой новостью? Я подробно расспросила, у каких дверей, в какое время, даже поинтересовалась, что бы это могло быть? Ангельская спевка (репетиция), молебен, или особый приз от Бога заслужившим чудо сёстрам-счастливицам? Интересное расположение монастырских коридоров (корпус в виде буквы П примыкает к храму, образуя просторный внутренний дворик) позволяло, направляясь на послушание, «случайно» оказаться в маленьком алькове у восточной двери храма. Тогда я, тихонечко подбежав, прижималась ухом к замочной скважине, надеясь застать концерт удивительных певчих. В то время, увлечённая рассказами о православных чудесах, я приняла бы это как должное. Если бы из замочной скважины вдруг вылетело сияющее перо, и тогда я нисколько бы не удивилась. Принесла бы радостно в келью, похвалившись матери Иустине и положила бы пёрышко на божницу рядом с иконами и остальной «святынькой». Иногда сёстры, проходя мимо, замечали меня у двери храма. Добросердечные коровницы, узнав о моей затее, расчувствовались и приободрили: «Молися, може, Господь і сподобить.» Молодая молчаливая монахиня (кажется, теперь она там игуменья), улыбнулась, поправила мне платок и спросила: «Скільки тобі років? Ну, наче мала дитинка». А матушка-настоятельница без лишних разговоров отправила меня в помощь сестре-эконому. У той без работы никто не останется. Догадавшись, что ангельское пение – это тебе не концерт по заявкам, я усиленно взялась за молитвы по чёткам, стала больше молчать и намного меньше кушать. В общем- повторила ошибку большинства новоначальных – проявила излишнее рвение. Мать Иустина сперва обрадовалась, что я стала такой серьёзной, а потом заподозрила неладное. Подробно расспросив меня, на первой же трапезе она показала себя настоящей духовной наставницей: собственноручно наполнила мою миску борщом (пожирнее), а, увидев, что я доедаю второе, доложила огромную порцию добавки. Возмущаться не позволила: «Ты послушница, слушайся и ешь». Сёстры, улыбаясь, переглядывались, их забавляла наша игра в духовные дочки-матери. До кельи я добралась не стройнее Винни-Пуха. А там- новое огорчение. Все интересные книги спрятаны, только Псалтирь на подушке лежит. А моя строгая старица говорит: «Выучи псалом наизусть. Первый - какой тебе больше понравится, а остальные – которые сама укажу». Я немного схитрила, выбрав восьмой псалом. Дома я читала его так часто, что почти выучила наизусть. В Кривом Рогу у меня была подружка (протестанского вероисповедания), большая любительница псалмов. Мне же их чтение казалось скучным занятием. Подружка дала мудрый совет: «Ты просто не нашла ещё свой псалом. Читай, пока не встретишь, твоё сердце должно его почувствовать, будто это – твоя личная песнь». Дома я попросила у Бога извинения за неуважение к угодным Ему стихам и попросила показать мой псалом. Зажмурилась и открыла раздел Библии – Псалтирь. И тут же удивилась – какая красота! В Браилове осталось только заучить его на церковнославянском языке – там своя особая, стройная мелодия. Слова древнего перевода рисуют яркие, живые образы. Можете не верить – но на церковнославянском псалмы ещё понятнее!
«Господи Господь наш,
Яко чудно имя Твое
по всей земли,
яко взятся великолепие Твое
превыше небес...»
Учительница моя была удивлена, насколько быстро мне удалось запомнить текст, а я не призналась в своей маленькой хитрости. Зато после мне пришлось «держать марку», заучивая наизусть псалмы и молитвы, которыми заботливая матушка загружала мой ум. Несмотря на то, что церковные тексты мелодичны, словно стихи, они давались мне не так уж легко – ни один из них не хотел запоминаться, пока не оживёт в нём для меня каждое слово, открывая сердцу свой таинственный смысл. В этом они похожи на пьесы из музыкальной школы – одного механического заучивания недостаточно. Эти маленькие победы постепенно научили меня, что ангелы в пустом храме вряд ли запоют для любопытного прохожего. Скорее их услышит тот, чьё сердце, а не уста, полно молитвой. Поэтому, притормозив в «достижении святости», я с большим почтением стала относиться к старшим сёстрам. Старалась понять, чем заполнены их сердца, умеющие слушать неземное пение. Двоих из них (назову их инокинями Катериной и Оксаной), вспоминаю с особой благодарностью. Они были настоящими учителями простоты и радости труда. Катерина просто влюблена в своих коров и тёлочек, ухаживает за ними заботливо, словно за детьми. Наслаждаясь работой в обширном огороде, радуется кукурузе, кормовым и сахарным бурякам, сливам-угоркам и гигантским гарбузам. И коров пасти с ней очень интересно – она знает кормовые и лечебные свойства множества растений, с упоением о них рассказывает (хорошее слово упоение – это, наверное, когда душа поёт). Я же в благодарность делилась с ней свежепрочитанными подвигами преподобных отцов.
- Ось ти коровам пойло несеш – це ж їм, наче тобі супчика посьорбать. А жмих буряковий (его привозили с сахарного завода) – наче тобі шоколадну цукерочку з’їсти. Кукурудзиння сухе – це ж як бублички нам чи сухарики.
На каждый вид разнообразных кормов Катерина находила свою аналогию с «человеческой» едой. Помогая ей, я с удовольствием носила коровам полные вёдра «супов, шоколадных конфет, пряников», вместе с охапками «бубликов и салатов», не обращая внимания на запахи и испачканную одежду. Как вознаграждение, получала от Оксаны большую кружку горячей сыворотки, набежавшей из только что отцеженного творога. Особо значимой для рациона коров Катерина считала календулу-ноготки, и засевала ею солидную грядку в огороде. От всех человеческих хворей она также советовала календулу. Яркие цветки с липкими чашелистиками мы собирали несколько дней подряд, а «ноготки» всё расцветали и расцветали. Оксана подшучивала над Катериной, что та только о своих коровах и думает, а Катерина не понимала, как можно так сильно любить ремонты. Оксана – умелый штукатур, ловчее всех, и притом с удовольствием, управлялась с покраской и побелкой на любой высоте. Мне нравилось ходить с ними среди цветущей календулы с полными тазами солнечных цветков в руках, распевая величания Богородице в ожидании праздника Успения. Осенью Оксана и Катерина, обе в островерхих иноческих шапочках и апостольниках, косили высокий камыш у реки, а я носила вязанки камыша, складывая в небольшие стожки. Похвалила сестёр, как они красиво косят:
-Вы, матушки, похожи на сказочных богатырей Илью Муромца и Добрыню Никитича.
Сёстры засмеялись и приняли меня к себе в Алёши Поповичи. В конце ноября они, напевая какие-то народные псалмы, пекли для меня в золе небольшие сахарные бурячки, пообещав, что получится блюдо, слаще мармелада. Конечно же, в ожидании невиданной вкуснотищи я таскала мешки с сахарной свеклой, как заведённая. А печёные бурячки – и впрямь объедение.
Когда укладывали в огромный стог высушенное сено цвета белого золота, мы с мать Иустиной, как почти бесполезные в работе горожанки, бегали по стогу, старательно утаптывая пласты сена. А «вивершувати», т.е. аккуратно и умело закруглить стог, взобрались на самую его верхушку Катерина и Оксана. Батюшка руководил общей молитвой – все по очереди читали «Богородицу», «Святый Боже» и «Иисусову молитву». Места наверху оставалось всё меньше, вот уже Оксана съехала по его круглому боку на землю. Батюшка длинными-длинными вилами подавал наверх небольшие пучки сена, а Катерина над ними не спеша чудодействовала – верхушка должна быть идеальной, чтобы вода стекала по внешним травинкам, не проникая вовнутрь стога. Оксана обняла сенную гору, улыбается – вот сколько сияющей красоты на монастырском дворе очутилось! Холм золотистого сена под серо-синим грозовым небом выглядел настоящим ангелом благополучия (по-украински – добробуту, т.е. быта, наполненного добром). Только закончили работу – тут и дождь пошёл.
На колокольню (очень высокую) без благословения старших подниматься нельзя, так что угадайте, у кого я чаще всего спрашивала разрешения? Конечно же, у этих добрых матушек. А с колокольни что за вид бескрайний открывается! Видно и электричку, идущую с Винницы на Жмеринку, и поля свекольные, пшеничные, клеверный луг далёкий. За речкой Браилов стоит старинная усадьба, принадлежавшая Петру Ильичу Чайковскому. Недаром он музыку красивую сочинял: здесь есть, откуда почерпнуть вдохновение. Тихий-претихий в сравнении с Кривым Рогом, почти одноэтажный городок никогда не нарушал прекрасной музыкальной тишины, парящей над благословенными землями. Единственная фабрика, швейная, работала бесшумно, автобус и машины проезжали редко. Внизу на деревьях чирикали птички, а молчаливый колокол таил в себе радостные звоны, приберегая их для церковных праздников. И мне казалось, что всей этой поющей и насыщенной нотами радости тишине подпевает чей-то голос. Похожий голос мне слышался на хорах: по праздникам и воскресеньям мы пели службу, стоя на высоком внутреннем балкончике над входной дверью храма. Вероятно, акустика храма была такова – при пении на высоких нотах (а пели мы на три голоса) мне всегда слышалось, что за спиной у меня кто-то напевает или подыгрывает на скрипочке. Мать Иустина говорила, что это резонанс. А я воображала, что это – хоровой ангел, который радуется нашему слаженному пению. Не он ли подпевал праздничным колоколам? Ведь на колокольню ведёт та же винтовая лестница, только пролётом выше. Мать Иустину смешили мои выдумки, а мне было грустно признавать, что кого-то нет, когда хочется, чтобы он был.
Похожее ощущение испытала, когда очутилась на территории Криворожского собора. После двухчасовой езды маршрутками среди многоэтажек и движущегося транспорта вдруг неожиданно оказываешься на просторной площадке между храмом и колокольней. И домов высотных рядом нет – жилые районы видны вдалеке. Простор, казалось бы. Но машины, дороги, столбы с проводами, завод и многоэтажки не дают свободы горизонту. Может, потому голос, который мне послышался, был таким слабым и уставшим, что ли? Колокола уже отзвенели, за закрытой дверью шла вечерняя служба, а городской Ангел-Хранитель, мельком показавшийся мне на замощенной узорчатым бетоном площадке, никак не мог расправить отяжелевшие от наших горестей и проблем крылышки. Не получалось его голосу одержать победную свободу, зазвучать в полную силу. Что же он напевал? Кажется, «Свете тихий»:
Свете Тихий святыя славы
Бессмертного Отца Небеснаго,
Святаго, Блаженнаго,
Иисусе Христе,
пришедше на запад солнца,
видевше свет вечерний,
поем Отца, Сына и Святаго Духа-Бога!
Поем. Понятно? Он не один должен стараться, мы все можем ему подпевать. Когда сердца озарены тихим светом святой славы, что за чудесное освящение получается!
Достоин еси во все времена
пет быти гласы преподобными…
Ах, вон оно что! Гласы-то, голоса наши, преподобными должны быть. Как же это – нужно уподобиться (стать похожими) божественной святости? Ого. С этим у нас, кажется, напряжёнка. Что ж тогда, вовсе замолкнуть и не стараться понапрасну? Как бы не так. Мы ведь и созданы по образу и подобию Божию. Значит, всё-таки немножечко преподобные наши голоса. Нужно только иной раз вспомнить об этом и не закричать на ближнего, не послать кого-то матом, подкрепляя и без того крепкое словцо табачным дымом и пивом «из горлышка». Зачем же портить такое хорошее преподобие? Намного интереснее, памятуя о нём, подпевать Криворожскому Ангелу-Хранителю, поднимая ему настроение:
Сыне Божий, живот даяй (жизнь дающий)
Тем же мир Тя славит!
В монастырях слово «мирской» чаще всего звучит с подтекстом «суетный, ненадёжный, идущий к духовной погибели». Ну, не совсем Божий, короче говоря, человек. Что ж тогда – всем в монахи идти? Монастырей-то во всём мире – капелька, и монахов в них – горсточка. Неразумно и бессовестно с нашей стороны надеяться, что можно жить так, как нам вздумается, а они (чего им ещё делать-то?) отмолят. Мы и есть этот мир, и дети наши в этом мире подрастают, ждут от нас не грязи духовной, а преподобия. Кротко ждут, ненастойчиво, подобно тем ангелам – хоровому и Криворожскому, которых я придумала. А ведь здорово, если бы они – были? И чтобы тихий свет святой славы Божией освещал сердца прохожих и городские улицы. Всё от нас зависит.

Спасибо! Мне очень понравились Ваши рассказы. Очень хороший стиль повествования, читается легко!

Ура! Что нравится кому-то. Вот ещё:

КАРТИНКИ
Желая подарить свою заботу и любовь матери Иустине, как бы в напутствие перед её отъездом в Иерусалим, в Горнюю обитель, я испросила у Матушки Февронии благословения нарисовать икону святых мучеников Киприана и Иустины, их праздник сразу после Покрова.
- А справишься? – спросила Матушка.
- Я буду им молиться, и они мне помогут.
К такому аргументу Матушка не стала искать возражений, хотя бы в педагогических целях. Ее смешило и умиляло моё страстное желание попробовать силы в всех видах искусств, приемлемых в православном монастыре. Оттого мне часто, возможно, чаще других благословляли звонить в колокола к церковной службе, ходить в лесные походы, готовить сладкие угощения сёстрам ко дню Ангела или рождения. Моей работой было печь просфоры, оформлять и обслуживать клумбы, петь и читать на клиросе. Не всё сразу, разумеется, каждому дню – своя забота. Но от всех этих интересных послушаний душа расцветала, словно пёстрая и весёлая клумба. Да, ещё одна важная часть монастырских искусств – чтение за трапезой. Казалось бы, все едят, а ты читаешь, что ж тут такого? А вы попробуйте почитать вслух, когда столько человек ложками стучат. К тому же, не газету читаешь, а "Жития святых" или старческие наставления. Поневоле чувствуешь ответственность за то, чтобы донести слушающим смысл читаемого. Икона – зрительный образ угодников Божьих, а чтение – тот же образ, только слуховой. Святитель Димитрий Ростовский проделал невероятно большую работу по сбору материалов и составлению "Житий". Подвести его, невнятно или блёкло читая, просто не могу. Матушка, видя, как интересные послушания вдохновляют Машу, даже несколько раз пыталась выучить меня на златошвейку, но в этом кропотливом и почти ювелирном деле я часто оказывалась торопыгой: неплотно и неровно укладывала нить, полотно шитья (а в изображении лика это наиболее важно) не выглядело целостным, идеальным, там-сям видны помарки.
А вот картинки... Хм, картинки. Это особый мир. Он захватывает и увлекает в себя подобно лесу. Рисование было моим самодельным лесом, особенно в слякотную осеннюю или зимнюю холодную пору. Времени хоть и не много, а всё же добавляется. В лес не пойдёшь, самое время окунуться в творчество. Как у самоучки, рисование моё было явно непрофессиональным. Пытаясь изобразить первую икону, я очень старательно просила святых помочь мне с изображением. Мысленно же просила прощения у отца Игнатия – "детского" батюшки, как я его называла. Познакомилась с ним в Браилове. Тогда я немножко поулыбалась над коллекцией икон, написанных им, всё иконы Божией Матери. Батюшка доверчиво и самозабвенно рассказывал мне, с каким трудом он постигает тонкости изображения, как ему помогает Богородица.
-Смотри, смотри, какая у неё ручка,- прослезившись, улыбается батюшка,- на иконе она другая, а мне вот так приснилась – мягко, нежно держит ручку. Она же Господа маленького только что ею погладила.
Я присматриваюсь, особой разницы не замечаю с бумажным оригиналом. Но видно, что батюшка долго трудился над ручкой.
-Всю ночь исправлял,- хвалится.
Меня больше трогает детская невинность и старательность, с которыми написаны все иконы, украшающие высокие стены Браиловской келии до самого потолка. Они приставлены к импровизированному мольберту, к оконной раме, занявшие стулья и молитвенный столик. Их нельзя разглядывать поодиночке, все они – единый образ Преблагой Царицы, повесть батюшкиной веры. Белые вышитые занавесочки и бальзамин-огонёк на подоконнике также родственны всем этим иконам.
-Батюшка, Вы уже в этой келии, как в раю.
-Ты догадалась, почувствовала, да?- батюшка с жаром пожимает мне руку обеими большими, по-старчески прохладными руками. Наивный и святой младенец семидесяти лет с белой кудреватой бородой и всегда немного взлохмаченными белыми волосами – этот одуванчик действительно Божий.
-А что, батюшка блаженный? – спросила я тихонько мать Иустину .
-Ты уже кое-чему научилась в монастыре,- ответила она загадочно.
Мне и двадцати нет, а он уже почти всю жизнь прожил. Был мирским священником. Оставшись без своей любимой матушки, принял монашество и поселился в Браиловском монастыре. Сохранил ли он свою простую чистоту с молодости, или она пришла с возрастом и молитвой? Благоговейная доверчивая открытость к Богу пожилых людей всегда меня притягивала. И при знакомстве с поэтом-схимонахом Михаилом в Почаевском монастыре. "Великочудный Михаиле!"- самозабвенно пел он гимн Архангелу-хранителю. И в Киевской лавре, где нас водил по Дальним Печерам весёлый, шустрый и озорной схимник Ираклий, более чем в семьдесят лет вприпрыжку бегущий вверх по ступенькам и, раньше нас оказавшись у выхода из Пещер, задорно декламирующий:
-Дни человека -седмьдесят лет, аще же в силах – осемдесят лет, и множае их – труд. Труд! – притопывает ножкой и посохом по деревянным ступенькам стучит.
-А ты чего такая скучная, замёрзла в пальто, а, замёрзла? А батюшка не одет, и тепло. Ну идём, в просфорне погреешься. Илья, дай-ка нам просфорок – сестёр отогреть!
И сыпет мне на руки пригоршню горячих подрумяненных просфор, только что из печи.
У нас на острове есть свой старенький ангелочек, мать Серафима. Все они с возрастом пришли каждый к своей добродетели. Но, когда начинаю раздумывать над понятиями кротости и умиления (в монастыре эти слова имеют более высокое значение, чем в миру), как пример одним из первых вспоминаю батюшку Игнатия. Наверное, эти достоинства являются определяющими в характере каждого иконописца – без них не откроется тот мир, что пытаешься разглядеть на иконе.
Писаную гуашью на фанерке и покрытую лаком иконочку в подарок мать Иустина приняла с благодарностью, однако сделала замечание, что над ликами следует больше работать. Да я над ними просто перестаралась! Не знала о коварстве нитролака – пропитав слои гуаши, он выявил все погрешности, прикрытые новыми слоями краски.
После Рождественского вертепа была в подарок дяде Володе ко дню Ангела "Молитва мытаря и фарисея". Он очень уважил мой подарок, повесил над дверью:
-Смотри, -говорит, – мне твоя картинка всегда напоминает о молитве, когда я выхожу из кельи: "Боже, милостив буди мне грешному!"
Тане я решила нарисовать хождение по мытарствам блаженной Феодоры (она как раз была увлечена это книгой). Там Ангел ведёт душеньку длинной дорогой к Богу на приём. А из-за каждого поворота выскакивают бесы и начинают придираться, не было ли за этой душой греха, который они контролируют? У них на каждый грех – свой «офис». Как самую неприятную часть картинки, я решила сперва изобразить противного бесяку, который хотел напугать девочку-душу блаженной Феодоры. Кто их знает, как они выглядят? Мерзко, гадко, наверное. Ну, я и постаралась. А попросилась рисовать в келью к Тамаре, чтобы Таня не рассекретила. Тамара как увидала, что я там намазюкала – давай выгонять меня из келии, и ногой краски к выходу двигать (я на полу рисовала).
-Что это ты в моей келье бесовщину такую развела?
Вместо того, чтобы за два часа управиться с картинкой, мне пришлось целый вечер над ней раздумывать, как же правдиво изобразить, чтоб не противно было? Попросила у Тамары прощения и пообещала больше не грешить ей в келье. Сначала нарисовала светлую часть картинки: доброго защитника-Ангела, доверчивую, положившуюся на Божью милость душеньку, а для тёмных оставила только маленький уголок. Просветлившись от рисованного Ангела и умиротворившись, я поняла, как сделать бесов нестрашными: они должны выглядеть смешными и растерянными. Именно такими они становились перед Феодорой, потому что ничего не могли предъявить для обвинения святой душе.
Таня была благодарна за картинку мне, а я ей. За то, что урок получила через картинку.
В третье лето на день Ангела матушке Февронии мы подарили вместо сказки о принцессах почтовый ящик. В виде сказочного домика, с прорезью для писем и дверкой на замочке. Старец благословил всем исповедовать помыслы настоятельнице. Мы писали записочки и носили их матушке, когда вздумаем, а ей от этого беспокойство – отвлекаем от вышивки и келейной молитвы. Вот и решили смастерить почтовый ящик.
Дядя Володя и дядя Вася смеялись, покачивая головами – ну и девчонки, что придумали – а ящичек аккуратный всё-таки сделали. Ну, я его и размалевала плющом, виноградом, розами. С одной стороны – сестра пером на свитке пишет, с другой – матушка у окна письмецо читает, и кошка монастырская Пинька к ней ластится.
ластится.
Пыталась так раскрашивать, чтобы на палехские шкатулочки было похоже. В то время у нас появились большие красочные книги: "Палех", "Хохлома", "Павлово-посадские платки", "Русские народные девичьи костюмы". Они оказались для меня откровением не меньшим, чем православная литература, такой себе художественной Библией. Сколько бы не разглядывать эти чудеса творчества, они всегда остаются рисованной сказкой, в которой всякий раз прочитаешь что-то новенькое. Особенно Палех. Его миниатюры на чёрном фоне как волшебный театр. В нём каждое здание – целая история, горы похожи на пенящиеся волны, деревья рассыпают вокруг серебром звенящие точечки и завиточки. Звери здесь все грациозны, а шёлковые одеяния людей струятся, как завитки пара в солнечном луче. Нарисованный ветер управляет музыкой и пластикой танцующих деревьев, гибких, словно девицы-красавицы в хороводе. Все фигурки выразительны, они не застыли, а живут внутри яркой и изящной росписи. Сами создают свободную линию рисунка, заставляя художника соглашаться с ней. Представьте всё это на глубоком чёрном фоне лакированных поверхностей, и получите ощущение, что каждая палехская поделка – маленький космос, мироздание в миниатюре, сотворённое творцом-художником. Ещё понятнее и ближе становится палехский секрет, когда узнаёшь, что вышел этот стиль из иконописного. Формы и движения более духовные, чем земные, а реальность их – сказочная. Как чудесно быть творцом собственной сказки, зимним вечером отпуская себя погулять по весеннему юному лесу, где из цветка может вылететь Алконост-птица, стукнет копытцем и рассыплет хризолитовые россыпи диво-олень, а из-за берёзки выйдет преподобный Серафим Саровский и среди зимы поздравит тебя с Пасхой: "Христос воскресе, радость моя!" Хочешь – беги по рисованному лесу, не страшась чёрной бархатной пустоты, оставляй кисточкой следы-травинки, следы-ягодки. Кружись среди вдруг возникших диковинных берёз, похожих на сияющие пальмы под добрым улыбающимся солнышком. Выкрашенное чёрной краской бездонное Ничего вдруг зашелестит берёзовыми листьями-точками, позволяя разглядеть за ними Бога – родного и всё же не похожего на Себя на иконах. Здесь вездесущесть Его – в многообразии, и Он благоволит к тебе настолько, насколько сильно твоё устремление к Нему:
Бог, Которого я не боюсь,
пред Которым ни в чём не грешна.
Не молюсь, а танцуя, смеюсь...
что ты знаешь ещё, о, весна?!
Сказочная весна палехского сада, трав-цветов росистых, кудрявых волн речных и птиц райских знает многое. Больше, чем показывает. И узнать её тайны, одну за другой, можно, только возьми кисть и обмакни в краску. Вместе с кистью окунувшись в свежий, пробуждающийся мир, смело иди в него за весной, оставляющей следы-цветы в душе.
Конечно же, вся моя храбрость – только в этих разукрашенных картинках. А так я – напуганная собственной грешностью, богобоязненная (с виду хотя бы) старательная послушница. И такие роскошные подарки в виде возможности порисовать получаю редко.
Одна из этих картинок до сих пор со мной. На день Ангела любименького моего Серафимчика-Херувимчика (т.е. старушки мать Серафимы) после всенощной37 дотемна (вечер-то летний долгий),спрятавшись в заросли череды и амброзии на берегу , я взялась рисовать Серафима Саровского, молящегося на камушке. Наверное, скучала по своей бабушке, а мать Серафима добротой и природной интеллигентностью её напоминала. Потому я попросила преподобного помочь с подарком для бабушки-подружки. Зоя-благочинная заприметила меня в бурьянах , когда сёстры проходили мимо с вечерним крестным ходом (вот сыщица, везде найдёт!). Ругать не стала, она тоже любит Батюшку Серафима, сказала, что получается и что я могу продолжить в келии. На Псалтирь неусыпаемую мне нашли замену, и наш задушевный разговор с преподобным продолжался до утренних молитв, до последнего мазка колонковой кисточкой (Соня-художница подарила). Едва дождавшись, пока лак высохнет, после праздничной литургии мы вместе с Зоей, Дашей Кудимовой, Зиной-уставщицей и малявками побежали дарить подарки мать Серафиме. Её все любят. Она до слёз была рада нашему вниманию и на ближайшем молебне попросила батюшку освятить картинку. Для такого случая мы дорисовали нимб вокруг головы преподобного и надпись "золотцем". За несколько дней до моего неожиданного отъезда из монастыря мать Серафима позвала меня к себе в келью и подарила эту иконочку: " Она должна принадлежать твоей семье".

Рассказ на загляденье! Босоножка, у вас большой талант. Красочно всё описали! Про палех с лесом, особняком. Вроде как сам прогулялся

Спасибо, что подхваливаете, это обнадёживает. Жаль, что не могу предложить чтение на украинском. Раз вы такой любитель лесных прогулок - предлагаю ещё одну, зимнюю:

"ЛЕСОПОВАЛ"
Пока я приживалась да осматривалась, деятельная матушка Феврония продолжала обустраивать монастырское хозяйство. Трудно даже представить, насколько вынужденная кипучая деятельность в роли настоятельницы не соответствовала её мечтам о спокойной келейной жизни, наполненной молитвами и златошвейным творчеством. Но старец именно в ней усмотрел нашу духовную мать, монастырскую начальницу. Послушание – это также монашеский подвиг, и матушка несла его старательно. Не без Божьей помощи, конечно, но потихоньку у неё всё получалось. Вскоре покинули второй корпус и сам остров девочки-заключённые, переселились в более новое здание. Только в малый храм продолжали ходить на просмотр кинофильмов. А большой храм – их бывший спортзал – теперь уже был полностью наш. Правда, без куполов. Их после революции разрушили, один большой и четыре маленьких. Требовалось огромное количество леса и других стройматериалов для ремонта. Даже крест над храмом не было из чего сделать.
Матушка, словно настоящая мама, оберегала нас от мирских проблем, сама добивалась всевозможных разрешений, выпрашивала благотворительную помощь. Мы только видели, что появляются мешки и ящики с продуктами, тюки с цементом и штукатуркой, одежда, обувь, церковная утварь и богослужебные книги. Как это всё добывалось, матушка никогда не хвалилась, а в помянничках на неусыпаемой Псалтири добавлялись новые имена наших благотворителей.
Однажды она сообщила, что монастырю выделено полгектара леса под вырубку, но валить деревья мы должны своими силами. Ого! вот так новость! Как же мы сумеем? На помощь пришёл матушкин брат со своим приятелем и двуручными пилами.
И вот наш маленький решительный отряд из десяти человек бодро (насколько это было возможно в глубоком снегу), шагал через застывшее и заметённое снегом озеро. Топали мы след в след – так легче идти, а то можно и сапог нечаянно в сугробе оставить. Я удивлялась – иду пилить деревья и несу лопату. Оказалось – не напрасно – ведь пришлось откапывать стволы деревьев, чтобы пеньки не были слишком высокими. Снежные ямки получались до метра в глубину. Может, кто привычный, а для меня до чего чудно всё было!
Пилильщик из меня получился неважный, но греться, разгребая снег, понравилось, а то от мороза воздух к носу примерзал. Термосу тоже было холодно, и он не захотел сохранять чай горячим, но грызть замороженный хлеб с маслом было даже весело. В ответ на мои рассуждения о суровой русской зиме девочка из Тюмени только рассмеялась и согрела меня рассказами о тюменском лете, где на огородах земля прогревается только на метр в глубину, а дальше – вечная мерзлота. Да, здесь хоть и не Африка, а всё же намного теплее. Оптимизма добавилось и работа пошла веселей.
Вот уже Любочка и Людочка (им обеим по четырнадцать лет), кружатся в выкопанных снежных ямках, взявшись за сосновый ствол. Быстрее, быстрее разгоняются, и попадали в сугроб! Ребята пилят намного быстрее нашего… Со скрипом рухнула первая сосна. И радостно, что управились, и дерева жалко. Но ведь на ремонт храма. И крест нужен, и аналои, и лавочки в трапезную, и кровати сёстрам (мы сначала спали на панцирных сетках, которые качались на деревянных чурбачках). Ложиться на них было и смешно и страшновато, иногда самодельные ножки – бубух! – разъезжались. Любочка и Людочка устраивали шумную возню на кроватях-качалках, иногда с борьбой подушками. Подозреваю, что когда никто не видел, кровати служили им ещё и батутом.
Потом мы рубили и спиливали ветки на поваленных деревьях и складывали их в кучи. На наших рукавицах висели крупные бусины-ледышки, а платок вокруг лица покрывался инеем. Маша воображала, что похожа на Руаля Амундсена в учебнике географии и с ещё большим рвением принималась за освоение личного Северного полюса, освобождая от снега земную ось. Ой, то есть сосновый ствол.
К четырём часам солнышко скатилось за лес, и мы побрели по розовому снегу к круглому, как пирог, острову, украшенному красивым, словно игрушка, краснокирпичным храмом и высоченными, широкими тополями с золотисто-розовыми ажурными веточками. Как же благостно было возвращаться к тёплому дому, который с этого дня стал ещё больше родным и нашим. Ради этого стоило побыть «лесорубом»!
Побывала я им ещё раз или два, после Матушка решила отложить работы до весны. К тому времени у нас появились первые рабочие, кто-то помог с транспортом, и мы снова пошли в лес, когда почти сошёл снег. Вера и рабочий дядя Лёша занялись сбором берёзового сока.
Собрав на вырубленном участке кору и ветки, мы принесли на остров ещё и несколько банок берёзового сока. Настоящего! Несколько дней его понемногу подавали к трапезе и матушка радовалась, что мы получаем хоть какие-то витамины. Однажды ребята принесли почти полведра сока и оставили на кухне. И я нечаянно сварила его вместо воды в двух чайниках. За трапезой все обратили внимание на необычайно сладкий кипяток. Эх, столько сока перевела!
Пилить деревья мы больше не ходили. Мужской работой занялись рабочие, а мы только носили им обед, собирали опилки для коровы и козы (у нас ведь появился скотный двор!). Начальник колонии выделил нам старый сарайчик на территории лагерной фермы. Именно поэтому на монастырской кухне поселились козлята – маленькие громкоголосые топотунчики.

[color=#804000][/color]
ПРОСФОРНЫЕ ЧЕЛОВЕЧКИ


Просфорные человечки
Рассмотрев во мне кое-какие кулинарные способности и узнав, что приходилось нести послушание на просфорне, приставила меня Матушка в помощницы к Неониле, а вскоре и вовсе поручила всю выпечку просфор. Это было ответственное послушание, но вместе с тем творческое и самостоятельное. Поэтому Маша, бравшаяся за всё новое и малоизученное, решительно согласилась.
Просфорки печь мне всегда нравилось. Несмотря на то, что учиться пришлось около года и никакого другого учителя, кроме собственных ошибок, у меня не было, выпечка просфор была моим самым любимым послушанием, маленьким священнодействием. Сотрудничество с батюшкой и Богом в создании Святого Причастия, пусть даже совсем крошечное, вдохновляло на бесконечные ночные бдения возле горячей духовки, повышало мои требования к себе. Переодеваясь к началу работы, я вместе с зелёненьким хитоном7 в чудной цветочек наряжалась в особое, освящённое настроение, к которому не должно прицепиться ничто злое или нечистое. Андрей8 говорит, что я хорошая актриса и сильно вживаюсь в роль. Но кто из нас не вживается время от времени в собой придуманные или кем-то предложенные роли, при этом свято веря в искренность своих чувств?
По крайней мере, если бы сейчас меня попросили испечь просфоры, я взялась бы за дело с таким же трепетом и благоговением, торжественно и радостно, как делала это Маша Полосухина на протяжении четырёх лет. Если утренние и вечерние молитвы (а иногда и вычитку в храме) я могла прострочить автоматически, то в просфорне от начинательных молитв «Царю Небесный» и до благодарственных молитв по окончании дела, каждое слово оживало для меня реальным общением со Спасителем и Божьей Матерью. Может быть, и не на таком уж высоком духовном уровне (сколько людей на самом деле знают, каким он должен быть?), но зато честно-честно я звала их на помощь. Потому что не раз уже мы с девчонками убеждались, что в этом деле успех не всегда зависит от технологии выпечки: присутствие благодати было просто необходимо.
И вот, как маленькие девочки создают домики для своих Барби с мебелью, посудкой и всевозможными гостями – так и я заполняла (в воображении или на самом деле?) просфорню небесными посетителями. Ангел-Хранитель за спиной… Так, есть, очень хорошо, от его больших и светлых крыльев всегда уютно и защищённо, пусть отмахивает от меня мысли обиды и осуждения. Дорогой Боженька и Божья Матерь будут смотреть на меня сверху со стороны озера, там так много неба видно из моего окошка, перед которым я качаю тесто. Одного за другим приглашаю всех своих «любимых» и «знакомых» святых. Конечно, в их глазах не такая уж я хорошая послушница, но зову-то я их не ради прихоти, на службу нужны хорошие, красивые просфорки.
А что, бывали и некрасивые? Ого! Даже и не знаю, сколько килограммов (особенно в первый год) собиралось в специальную торбочку покрученных, перекошенных или «севших», в общем, неудавшихся просфорок. Все они тут же съедались с превеликой благодарностью или случайными прохожими в коридоре, или хитрыми обжорками, «заглянувшими» на кухню. У многих сестёр находились срочные дела поблизости после того, как по острову распространялся аромат печёного хлеба и пчелиного воска9. Со временем пришло умение (сёстры сказали бы – благословение). Просфорочки начали получаться одна в одну – нежные, румяные, с чёткой печатью, с ровными белыми бочками. Каждой из них я готова была любоваться как произведением искусства и отдавать их за дверь на съедение вовсе не хотелось. Но жалобные и умильные мордашки попрошаек то и дело заглядывали в наполненную ароматом просфорню:
-Маша, ты уже всё испекла? А плохие есть?
Маша отвечает важно:
–Не плохие, а те, которые не получились. Таких сегодня нет.
– У-у, ну почему у тебя все получились!
Дошло до того, что я пожаловалась Зое-благочинной на лакомок-недоброжелателей. И она стала гонять их с кухни.
Чтобы не оказаться плохой и просто из желания удивлять и радовать, Маша специально откладывала часть теста «на съедение». Штамповала из него крошечные булочки размером с пятачок, или лепила птичек с настоящим клювиком, глазками, хохолком и ажурным хвостиком. Чем больше я упражнялась в изобретении птичек, тем причудливее и ажурнее становились хвостики, походившие на какие-то восточные узоры.
Знала, что ещё горячим этот хвостик схрупает какой-нибудь счастливчик, и всё равно старалась, делала птичке «умные» глазки и волнистый хохолок. Очень приятно подарить сестре такое «утешение». Одна из птичек обязательно предназначалась матушке. Хоть она по долгу службы и делала вид, что не особо важны ей наши сюрпризы и подарочки, но нуждалась она в них не меньше нашего.
Месить тесто было трудно. Замешивали мы его круто ; иногда, если просфор нужно было побольше, на следующий день запястья болели, а на ладошках появлялись синяки. Ещё в первый год с Ирой-благочинной мы вывели эталон просфорного теста – вымешивать его до тех пор, пока в нём не останется ни единого пузырька, а поверхность станет гладкой и шелковистой, как нежное тельце ребёнка. Сравнение с младенцем добавляло нам терпения и мы долго и с любовью вымешивали просфорное тельце – будущее Тело Христово. Возле теста мы не болтали, только читали молитвы, и молиться было интересно.
Конечно, три-четыре часа возле печки в душной комнате, часто ночью, постепенно выматывают. Иногда настолько, что уже ничему не в состоянии радоваться и утро начинается с ожидания вечернего отбоя. Постоянное желание вздремнуть загоняло меня в разные укромные уголки, но Зоя-благочинная находила меня всегда и относилась к моим хитростям неодобрительно, выгоняя если не на послушание, то хотя бы на службу, что для наполовину спящего человека было ещё хуже. Потому что противостоять сну в полутёмном храме под монотонное чтение почти невозможно. «Снотворное» состояние бывало не только у меня. Уставали все. И не раз случалось, что, согнувшись во вполне благочестивом земном поклоне, какая-нибудь измученная неравной борьбой молитвенница задерживала свой поклон «на секундочку» и оставалась в нём до конца службы, или пока не позовут читать молитвы. Если вдруг случалось захрапеть (и такое бывало), то между сёстрами проносился смешок, а сама виновница вскакивала, краснея и смущённо крестясь. И сон у всех как рукой снимало.
Такое сонное «нападение» пришлось перебарывать мне в тот день, когда я познакомилась с просфорными человечками. Кажется, стояла тогда на левой стороне храма, поближе к клиросу, пытаясь вслушаться в чтение Псалтири и почти засыпая, когда алтарница пронесла мимо меня тазик, накрытый полотенцем. Там были просфоры к завтрашнему богослужению. Аромат тёплых, недавно мною испечённых просфорок разбудил меня и мне показалось, что под белым полотенечком очень тихо и послушно сидят маленькие, кругленькие, с белым тельцем и румяными щёчками, добренькие такие, круглоглазые человечки. Очень им радостно от того, что вот сейчас их несут в алтарь, и что пора готовиться к литургии10 и что завтра (вот радость-то!) завтра они все станут Телом Христовым.
Человечки сидели очень тесно, но никто не толкался, они только весело улыбались и прикрывали свои ротики пальчиком, напоминая друг другу, что нельзя выдавать себя и никто не должен видеть их чудесное превращение.
Так, охраняя свой маленький секретик, человечки дожидались, пока все уйдут из храма и закроют дверь на ключ, и останется гореть еле-еле одна лампадка у Царских врат.
На сердце сразу стало тепло и ласково, я радовалась вместе с человечками их приготовлению к Божественной Литургии, и всю оставшуюся службу живо участвовала в молитве, от души произнося каждое «Господи, помилуй» и искренне прося благодати и милости на «Подай, Господи». Каждое слово длинного, и, как мне казалось раньше, бесконечно растянутого и запутанного канона приобрело свой живой смысл.
Внимая молитвам, я наслаждалась их красотой, зная, что пшеничные младенцы тоже внимательно и очень серьёзно прислушиваются ко всему происходящему в храме. Завтра им предстоит встреча с Ангелом – священник возьмёт по частичке от каждой просфорки и опустит все частички в Чашу вместе с сердцевиной самой большой просфоры – Агнца, символизирующей Господа Христа. Рядом с ними лежит ворох записок с именами тех, о ком необходимо помолиться.
Просфоряткам хочется почувствовать сердца молящихся в храме и тех, чьи имена они завтра перескажут Ангелу. Святой Дух освятит их и они станут Телом Христовым, их частички станут святым причастием, а сами они понесут благодать Божию всем этим хорошим людям, которые придут на праздник, и это будет Таинство! Вот какую великую тайну передают друг другу на ушко румяные пшеничные человечки, волнуясь и готовясь к самому главному в их жизни выступлению в чудесном театре, где фанерные воротца превратятся в настоящие Небесные врата, и покрытый атласной скатертью стол станет Престолом для Агнца, «присно снедаемого и никогдаже иждиваемого». И каждому принявшему их человеку малютки передадут свет Его любви. Как это ответственно!
Вечерние молитвы окончены, можно ужинать и спать. Я, как обычно, перекрестившись на храм и поклонившись, лечу к столовой. Да нет, не потому, что кушать дадут. Просто рукава рясы и подол такие широкие, и наметка на шапочке («фата невесты Христовой» в моём переводе) развевается на ветру.
Значит, когда все ушли и вечер укутал синевой дорожки вокруг клумб, можно встать на цыпочки, раскинуть руки и бежать, замерзая от налетающего ветра, радостно вдыхать свежий воздух. Я сегодня молодец и умничка, на службе не заснула и молилась честно-честно, ура ! У-у-у, ж-ж-ж, скоро мостик, поворот, и бегом, бегом наверх.
Глупенькое поведение, не монастырское? А Рита сказала, что мне меняться вредно и что я такая, как надо. Значит, мне можно летать, а то зачем форму выдавали такую – полётную? Да ладно, думаете, я всегда так балуюсь? Нет, только когда очень обрадуюсь и никто не видит. Спасибо просфорным человечкам, это они мне сегодня помогли. ..
Теперь, если буду засыпать на ночной Псалтыри, или месить тугое тесто в жаркой просфорне, буду думать о них – интересно, а что они делают ночью в пустом храме, маленькие ожившие просфорки? Может быть, мирно спят под своим белым полотенечком; а может, потихоньку вылезают из тазика, держась за руки, спускаются по тумбочке на пол и начинают бегать по храму, заглядывая во все уголки, веселятся и танцуют, ласково смеются и поют своими нежными приятными голосочками. Если какой-нибудь человечек споткнётся своими кругленькими ножками, то все с любовью бросаются его поднимать. Всё-то они делают ласково и разговор у них добрый, приятный. Могут и на Престол залезть и сидят там, свесив ножки и сложив пухленькие ручки на белых животиках. Разговаривают с Богом и Ангелами обо всём, что подумали. Им и в голову не придёт почитать Бога или поклоняться Ему, как грудной младенец не додумается до поклонения своей родной матери, которую он просто любит и не может без неё жить... Интересно представлять просфорных человечков, учиться у них поведению. Вот бы все люди так умели приятно общаться друг с другом и с Богом. Бог у нас Отец, а кто же у нас Мама? Не знаем или забыли? А может, и с Господом нелегко нам разговаривать, потому что Любовь между людьми – наша Мама, а мы её забыли? Интересным вещам могут научить маленькие просфорки. Ага, таким интересным, что лучше я не буду писать это в «помыслах» для Матушки. Она и так меня сказочным человеком обзывает. А Полине, по-моему, рассказала... теперь уже не помню.

Мария, небольшой презент вам за светлый рассказ)...

Ухтышка! Цветочки хороши, благодарствую.
А вы Кубанец, потому что там живёте, или просто? Меня очень интересуют лекарственные растения, особенно общие ( в смысле те, которые растут у вас в дикой природе, и у нас Украина Кривой Рог). Интересуют их народные названия. У некоторых по дюжине разных. Иногда в названии угадывается период называния, или особенности фольклора, даже в плане словообразования бывают необычные находки.
Нынче модно быть в курсе новинок техники, литературы, музыки, т.д.
А за посёлок выходим - ну дикари просто - и половины растений не знаем. Бывает, несколько совершенно разных зовут одним именем. "кашка" например - акация, клевер, проскурки, чина(вроде жёлтого мышиного горошка) - а всё кашка.
Может, что интересное знаете? [color=#408040]
СЕМЕЧКУ

В тёплой ямке тебя посажу,
посижу над тобой, погляжу.
Знаю - долго тебе ещё спать,
тёплой влаги в себя набирать.
Размышлять – выходить или нет?
Как то встретит тебя белый свет?
Но могучая сила любви
всё ж подымет тебя от земли.
Дай-то Бог про тебя не забыть,
В бурьянах заприметить, полить.
Из меня огородник плохой-
И бурьян-то мне будто родной.
Но тебя я в обиду не дам
ни вредителям, ни бурьянам.
Только вырасти, только расти.
Мне пора бы работать идти,
а я рядом расту на земле,
растворяясь в весеннем тепле,
наблюдая пуха-облака,
наблюдая пуха-облака.

Именно по этому Так как являюсь жителем сельской местности, то всякого рода растений и цветов у нас очень много. В летний период времени, примерно с июля месяца начинается бурное цветение всевозможных трав...К сожалению большинство названий которых я не знаю...Приведу в пример только малую часть, это-Тысячелистник(которого у нас немеренное количество) очень много Цикория, как и Татарника колючего, пустырничек попадается...Чебрец, полынь, зверобой,мята...За крапиву с подорожником молчу)) и многие другие...Вообще кладезь трав,которых еще не удалось идентифицировать.))

Ай-яй-яй, как много я такая же - учиться и учиться. А бабушки соседки как єти же травы называют? У них в запасе много интересного. Например, одолень-травой и крапиву могут назвать, и лилию, в озере которая. А мороз-травой разные виды бессмертников. Пижма рай-цвет, во!
А вот вам про цветы стишок і віршик, если разберёте :

МЕДОВАЯ СКАЗКА

«Я - капля благодати золотая,
Я на земле с времён созданья рая.
Вкусивший сок соцветий золотистых
Энергий исполняется лучистых…»

Лишь невнимательный в лугах находит тишину.
Янтарных капель хор откроет истину ему:
Цветы поют, неудержимой силой
Та песня льётся Богу одному.

На песню жизни каждого цветка
Летит пчела, проворна и легка.
Цветов нектар сплетя в букеты нот,
в пути чудесно превращает в мёд.

Вот, вестницей благою принесён,
в укромном месте бережно хранится он.
Разлит по сотам и надёжно упакован
Божественных мелодий миллион.

Прислушиваясь к ним, мы замираем,
когда янтарь в сосуды разливаем.
Тягучею струёю он течёт.
Но прежде… к ульям пасечник пойдёт.

Кто пчёлам он? Смиренный ли служитель,
Хозяин, друг? Бессовестный грабитель?
Об этом остаётся лишь гадать.
Давай-ка лучше станем наблюдать,

Как таинство свершает пчеловод:
Окуривая дымом, достаёт
из сундуков сокровища земные.
Там на тяжёлых рамках пчёлки молодые

Рождаются, мёд кушают, растут.
Их в улей осторожненько стряхнут.
А если домовитая пчела
покинуть рамку не желает,
То ароматным веничком из трав
её сметают.

И вот – благословен наш труд!
Медовы соты в дом несут.
Наполнены, во всей красе,
Да запечатаны не все.

Сочится капелька, блестит.
Нетерпеливая, спешит
из сотов на траву упасть.
нет, я не дам тебе пропасть!

И, ловко пальчиком мазнув,
Я мёда капельку лизну…
Зерно, исполненное света!
Живой янтарь со вкусом лета

Теперь внутри меня поёт.
Благую весть он мне несёт,
рассказывая о лугах,
душистых травах и цветах:

«Я – капля благодати золотая,
Я на земле с времён созданья рая.
Вкусивший сок соцветий, узнаёт,
что небу Матушка-Земля поёт».



ЗАПЕЧАТАНИЙ ЛИСТ (лист - письмо)

Я по базарі походжав,
знічев’я меду забажав.
Стільник медовий відкусив - (стільник - соты)
і наче в місто приступив
широкий степ. І шепотів
на сто квітучих голосів:
«Привіт ми шлем тобі усі...
акція і явір-клен
(хоч ти не знаєш всіх імен)
ми верби, терен, глід, шипшина, (глід-боярышник)
рожева й біла конюшина, (конюшина-клевер)
горох, волошка і синяк,
осот, кропива і будяк.
Фацелій, шавлія, чебрець,
малина, м’ята, буркунець
і розмаїття всіх садів -
для тебе ми складали спів».
Я дуже вражений стою,
мед їм і далі слухаю.
А липовий шепоче цвіт:
«То ти отримав наш привіт?
ти не прийшов до нас в поля
помилуватись, як зоря
рожевим золотом красить
небесну вранішню блакить.
Ти працював, чи міцно спав,
а вітерець не повівав,
не пригортав своїм теплом
або приємним холодком.
І жайворонка срібний спів-
високий вірш пташиних слів
ти цього літа не почув.
Ми так чекали...
де ж ти був?
Приходь, чекаємо завжди
і надсилаємо листи.
Шлемо через поштарок-бджіл:
вони ж бо не шкодують сил,
аби доправити тобі
привіт од Матінки-Землі».
Візьму я меду. От дива!
У нім трави живі слова.

В поисках силы
[color=#0040BF] К Богу на ручки

Вполне закономерно, что, просмотрев несколько глав о монастырской жизни, и не встретив ожидаемой информации о непрестанной молитве, духовном совершенствовании и мысленном предстоянии пред Богом, вы захотите строго спросить у меня:
-Так что же, ты около пяти лет просто приятно проводила время, ела-пила за чьи-то деньги, шутила, смеялась, спорила, ссорилась, любовалась природой, сочиняла стишки и устраивала праздники? А где же тяжкий труд, духовный подвиг и молитвенное воздыхание к Богу за весь мир?
Вот сама спросила и сама думаю, как же на это ответить? Конечно же, ни на минуту не забывала о том, где нахожусь, и зачем сюда приехала. Была и молитва, если не на устах, то всё равно где-то рядом, словно Ангел-Хранитель, жила вместе со мной. Когда я не забывала прислушиваться к ней, она руководила моими поступками. А когда забывала (что ж, это правда, и частенько-таки забывала), молитва становилась моей совестью и обличала больно, до слёз, так что терпеть было невозможно. Тем понуждала исправить свою вину или хотя бы выпросить прощение у обиженных мною.
А об устройстве этой самой молитвы и тонкостях духовного опыта должны рассказывать великие старцы, которые не «слиняли» через пять лет из монастыря, а всю жизнь отстояли у Алтаря, словно одну большую церковную службу. Вот у них и знание, и понимание, и слова другие на ум придут, которыми молитву объяснять нужно. А я-то что? Ну, коль назвалась груздём...
На острове жило своё особенное состояние, которое все прибывающие туда называли благодатью. Казалось, мы все живём на ладошке у Бога, под Его постоянной опекой и пристальным вниманием. Коллективная молитва – наша и тех, кто жил здесь задолго до нас – одним большим пасхальным солнышком играла над островом день и ночь, освещая и согревая каждого, кто откроет ей своё сердце.
А если кому захочется спрятаться в тени собственного уныния и обид, это уж, как говорится, его проблемы. Солнышко не поджидает желающих обратиться к нему. Оно такое, как есть – светится.
Что касается личной молитвы...
Попросите кормящую маму описать её чувства к малышу. Она расскажет вам, каким он родился и что ест, какие у него одёжки и каковы его достижения. В её рассказе будут первые зубки, агуканье, погремушки и ожидание первых шагов. Ни слова не сказав о своей любви к малышу, сама она с ребёнком на руках и пространство вокруг них будут петь и сиять об этой любви и восхищении. Нежное умиление и забота – вот её настоящая и ежесекундная молитва к Богу в искренней надежде, что Он весь мир улучшит и исправит ради ясноглазого крошки.
А что расскажет о своих переживаниях виноградарь, когда он осторожно и с надеждой разгребает рыхлую землю посмотреть, прижилась ли лоза, привитая на виноградный корень? Станет ли описывать ликование при виде крошечной пушистой почки на лозе – прижилась, растёт?!
Тысячи есть примеров наисильнейших чувств, из которых состоит наша жизнь, которыми полнится душа, а описать можно только действия и события. Также и молитва не из слов соткана, её не перескажешь, не поделишься, не проживёшь за кого-то другого. Душа взбирается к Богу – на ручки, а молитвенное правило, Псалтирь и служебные книги оказываются долгой и красивой дорогой к Нему. И дорога эта тут же забывается, если можно просто пригреться у Него на ручках и помолчать обо всём, обо всём...
Выполнить келейное молитвенное правило, конечно же, помогает домашний иконостас с изображениями любимых и знакомых святых. Убираясь в своём уголке, я обязательно переставляю, перевешиваю все иконы. У меня их так много собралось, некоторые старенькие обшарпанные фотографии не вывешиваю, потому что выглядят неказисто. А потом жалко их станет, иконы всё-таки. И они поселяются на тумбочке, вокруг книг, на подоконнике и спинке кровати. Иногда, взяв пример с Нины и Лизаветы, самых собранных и аккуратных сестёр (у Нины вообще – одна иконка и молитвослов на тумбочке), я прячу весь небесный парад, т.е. сонм ликов святых, в свой чемоданчик. Думаете, надолго? Какой бы опрятной не выглядела стена над моей кроватью, я скоро заскучаю по своим друзьям-небожителям, будто все они – мои близкие родственники. С поцелуями и извинениями, распевая величания, водворю на места все иконки – деревянные и бумажные, украшенные свежим печатным золотцем и пожелтевшие от времени. Так-то намного веселей!
Иногда, когда вечернее правило уже прочитано, а свечу гасить ещё не хочется, уставшему телу лень готовиться ко сну, а мышление ясное, пробуждённое, уставленная иконами стена кажется ни чем иным, как витражом из множества рамочек с плохо промытыми стёклами. Лишь только распахни окно – и сможешь ступить туда, к ним, за рамки, в этот неизведанный и близкий мир небожителей. Он полон безмолвным пониманием и такой молитвенной силой, что преобразует даже физическую природу.
Наверное, история моего проживания на острове призвана описать поиски этой силы, распахивающей все окна, устраняющей преграды, открывающей чудесный, притаившийся за рамочками мир. О, как много он ведает о загадочной кротости, удивительном умилении и почти недосягаемом для меня – смиренномудрии.
[color=#FF0000]
Придуманный ослик
Подобно древним евреям и немного в подражание Христу, в далёкое путешествие в поисках святости я отправляюсь на ослике своих убеждений и понятий об этом зовущем и ускользающем состоянии человеческой души. Ослик навьючен и перегружен стопками прочитанных мною святоотеческих книг. И всё же я погоняю его в полной уверенности, что эта поездка нам необходима.
Облегчить его ношу соглашаюсь, только подъехав к лесу. Лес издали приветствует меня, махая мягкими ветвями, благословения его щедры и искренни. Он знает, что я (пусть даже со всеми своими недостатками) гряду к нему во Имя Господне. Может быть, может быть, мудрый и проницательный лес догадывается, что когда-нибудь я захочу ему помочь. Пока что он заботливо и бескорыстно помогает мне.
Иерусалим, недоступный Афон и прочие святые места, манящие благочестивого паломника, находятся так далеко. А лес запросто превращается в них, неизменно являясь моей Святой землёй, обетованной для кротких, но почему-то принимающей и меня тоже. Поэтому, входя под его хвойно-лиственный покров, я легко спрыгиваю с ослика, привязав его к осинке: пусть пожуёт листочки, отдохнёт. В лесу ему будет неуютно, величие и лёгкость знаний Природы могут заставить его засомневаться в необходимости возить ценный и почти неподъёмный груз.
Зная, что сомнения – это тяжело, я жалею ослика, ведь сама уже давно приняла как данное неизбежность объединять в своей жизни порой несовместимые вещи. Каждый раз убеждаясь, что для этого нужно очень, очень большое сердце. И кто же научит этому, как не лес! А ослика я заберу на обратном пути – привыкла к нему. Почему я не расскажу об этом ни священнику, ни Матушке? Потому что это моя правда. Нет, не только моя. Неканоническая, сказочная, и всё же реальная. Она живёт вне полюбившегося нам вероучения, позволяя пребывать в нём, сколько захотим, и всегда готова протянуть руку, поддержать. Если же случится оступиться, и не дай Бог – упасть, правда эта ласково, по-матерински спросит, поднимая: не ушиблись?
Трюх-трюх, ток-ток, ток-ток! Как всегда, мы возвращаемся на остров. Ослик идёт, покачивая на своей выносливой спинке меня и узлы с багажом. Он рад, потому что на острове ему спокойнее всего. И я рада, потому что люблю остров. Наверное, все, кому довелось побывать на острове, полюбили его.
А вы? Понравилось вам?
Расскажу после, если захотите. Есть ещё немало сказок и занимательных историй, живущих под высоким куполом из радужных чудес, что укрывает Красное озеро.
Чудеса для нас – в самой жизни Божией.
Чудеса для Бога – в осознании нами этой жизни

[/color][/color]

ПЕРВАЯ ПАСХА
пост
Она действительно была первой в моей жизни – никогда раньше на Пасхальной службе мне не приходилось бывать. Приближение Пасхи чувствуется уже задолго до Великого поста. Разучиваются каждый день новые песнопения, шьются подрясники для новых послушниц, а роскошный скоромный стол говорит о том, что срочно подъедаются все молочные и рыбные продукты. Ну да, ведь от Прощёного воскресенья до Пасхи – 47 дней! 40 дней в память сорокадневного пребывания Иисуса Христа в пустыне и ещё Страстная седмица – неделя от Входа Господня в Иерусалим – до самой Пасхи. Это для тех, кто ещё не знает. А Масленицу, наверное, все знают, потому что она вкусная. По церковному называется Седмица сырная. А перед ней – мясопустная, после которой миряне мяса не едят.
Две недели Масленицы требуют от кладовщицы щедрости, а от кухарок – кулинарного размаха. Чаще всего в такие дни много гостей.
Ближе к началу поста Матушка раздобыла мешок чего-то необыкновенного – крошечных коричневых кружочков размером с горошину, только приплюснутых, как таблетка. Оказалось, что это чечевица. Суп из неё получается тёмный, даже слегка фиолетовый, но вкусный.
Начало Великого поста меня как кухарку несказанно обрадовало, потому что принесло облегчение после кипучих и жарких масленичных дней. В первые дни поста желающие вообще ничего не едят. Лишь немощные и болящие вкушают пищу, и то без масла. Для меня ходить голодной не в новинку, потому что мама занималась лечебным голоданием по Брэггу, а друзья – по Иванову. Любопытная Маша и это на себе испробовала. Но «по-православному» постилась впервые и отнеслась к этому очень серьёзно и торжественно. Ещё бы, в такой атмосфере!
Во время постовых служб свет в храме не включают, только свечи, все аналои застелены тёмной тканью, песнопения поста грустные, но очень красивые. Ещё только вчера на службе Прощёного воскресенья мы дружно и радостно пропели Пасхальные стихиры, но на последней строке оборвали. Слова "Христос Воскресе из мертвых..." прозвучат уже на Пасху. Все просят друг у друга прощения даже за нечаянные обиды «делом, словом, помышлением», падая в земном поклоне:
-Прости меня, Христа ради
– Бог простит, и я прощаю.
Такое вот обещание Пасхи. Но к светлому радостному празднику ведёт такой тесный низенький коридорчик, что пройти по нему можно только на коленях, то есть в покаянии. В миру, конечно, некоторые считают коленопреклоненные молитвы и исповедание грехов чем-то унизительным и до смешного нелогичным. Это потому, что они или очень легкомысленные, или просто сердце закрыто. Бывает такое от жизненных трудностей. Но опять-таки: без покаяния сердце открыть тяжело.
Покаянный канон длинный-длинный, его даже не один день читать будут, а целых четыре. Я очень рада была, что на клиросе стою: могу следить по книге, что читают. А то в полутёмном храме нечаянно задремать можно, когда теряется ниточка внимания; и смысл ускользает.
В приходских церквях бывает, что чтецы невнятно выговаривают слова (что поделаешь, человеческий фактор) или излишние вариации голосом выдают – под батюшку, что ли? Монастырское чтение ровное, ясное, где-то монотонное. Впечатление же не голос должен производить, а смысл читаемого.
На клиросе не заснёшь, весь во внимании. Регент задаст тон – пой, нельзя подводить сестёр и прихожан, собравшихся на молитву. Да и перед ангелами совестно – мы ведь их работу исполняем, возвещая божественные истины. Так и написано в акафисте: «ангельскими гласы воспоим». Запоём, как ангелы, значит. А гласы – их ещё выучить надо, не перепутать и стройно пропеть. Иногда, конечно, не получалось. Тогда голоса наши, словно заблудшие овечки, брели по нотному полю, несмотря на тщетные старания регента-пастуха собрать нас воедино.
Трое лучших певчих (матушка в их числе обязательно) – посреди службы выходили на середину храма и становились на колени, исполняя «Господи воззвах к Тебе, услыши мя...». Голос у матушки тонкий, прозрачный, как мотылёк с перламутровыми крылышками. Он не льётся широкой рекой, а вьётся, словно дымок кадильницы. Свечи все потушены, только возле листочка с нотами горит свеча и подвесные лампады у икон светятся.
–Господи, воззвах к Тебе – услыши мя, вонми гласу моления моего, егда воззвати ми к Тебе. Услыши мя, Господи, – каждое слово отражается в душе, пропевается в ней искренне пред Богом. – Воздыхание души моей не презри...
Такое не рассказывается, не всё можно описать. И пусть служба длинная, утомительная, я ухожу после неё такой же чистой и светлой, как прозрачные сосульки на крыше храма. Ступается легко, будто весь островной асфальт устелили облаками. И впервые после долгой зимы солнышко ласкает теплом, воздух свежо пахнет подтаявшим снегом.
Два дня я относительно легко проходила голодной, а на третий дали на службе покаянный канон вслух читать, а голос куда-то делся, не звучит, а шелестит. Еле силы нашла громко до конца дочитать и в обморок не упасть. Уши заложило, не слышу, что читаю. Ничего, Господь укрепил. То-то было радости, когда матушка сказала всем пообедать. Перед трапезой зовёт меня к себе:
–Маша, тут в уставе написано, что постящейся братии полагается укроп с мёдом. У нас укроп есть?
– Где-то на кухне остался сушёный, для супа. И кулёчек с семенами можно поискать.- А сама думаю : зачем укроп? Может, для укрепления сил, чтобы с голоду не попадали?
Благо, Зина-уставщица подоспела:
–-Первый раз вижу, чтобы в уставе была опечатка. «Укроп» с буквы «о» написано.
–Ну-ка–ну-ка, – говорю, и в книжку.– Ха! Матушка, а вы знаете, что по-украински «окроп» – это кипяток?
Сразу стало всё понятно. Девочка из Тюмени удивилась: – Надо же, украинка нам церковно-славянский толкует.
-А русский-то откуда взялся, – говорю. – С Украины, то есть с Киевской Руси. Этот «укроп» с медом смешил нас на трапезе до самой Пасхи. И каждый год с наступлением Великого поста мы его вспоминали. Вот такие мы молитвенники – всегда найдём, чему повеселиться.

К 8 марта в Никольском храме, т.е. кинотеатре колонии, готовился праздничный концерт. Из администрации исправительного лагеря нас попросили: «спеть что-то для души перед девочками». Мы волновались страшно. Во-первых, ошибиться боялись, да и аудитория к молитвам непривычная, а во-вторых, сцена расположена в полукруглой части здания, где должен быть алтарь! Выступать, стоя на месте престола, было для нас столь ответственно! Стоя за разноцветными занавесями кулис, мы шептались об этом друг с другом, ожидая, когда объявят наш выход.
Может, это и к лучшему, решили мы. Споём как можно молитвеннее, будто Ангелы. Пусть через наше пение девочки услышат прикосновение благодати Божией.
Им ведь скоро возвращаться в свою обычную жизнь – повзрослевшими и беззащитными перед множеством соблазнов. Пусть они вспомнят необычный молебен на 8марта, Бог даст – эта память охранит их от новых ошибок. И мы пели им нежную (Софрониевскую) Херувимскую песнь, мелодичную (Афонскую) Милость Мира, Богородичную (Царице моя преблагая), рождественские песни и Пасхальные стихиры. Будто собирали им котомочку перед дальней дорогой, чтобы молитвы надолго хватило.
То ли в колонии какие-то развлечения – редкость, то ли пение наше действительно понравилось, девочки хлопали много и долго. На большие праздники их стали приводить в храм. Один-два отряда, всегда строем. Что поделаешь, у них свой устав…
Светися, светися
И вот она уже идёт, приближается. Моя первая Пасха. Только что я встретила свой первый День Ангела – преподобной Марии Египетской и это было самым лучшим подарком на моё двадцатилетие. Следом – Лазарева суббота, Вербное Воскресенье, весёлое, весеннее, с освящением пушистых вербовых "котиков".
Девчонки не знали нашей "вербной" присказки – «не я б'ю, верба б'є, за тиждень Великдень, не вмирай, червоної крашанки дожидай». Как ни старались они её выучить – произношение не давалось, но игра всем понравилась. Так что мы немного погоняли друг друга хлёсткими веточками, ловко уворачиваясь и всё же получая "котиками" по спине и голове. Пока Матушка нас не настрожила. Ведь впереди столько дел!
Замерзая холодными мартовскими ночами, с восходом солнца оживали и запевали свою быструю песню ручейки талой воды. Всю зиму мы складывали снег в высокие сугробы, оставляя лишь тропинку на ширину снегоуборочной лопаты.
Снег спрессовался и оледенел. Теперь же, подтаивая каждый солнечный день, он гулко хрупал под ногами, рассыпаясь крупными ледяными зёрнами. Этот хруст, поющие ручейки под настилом снега, солнечные блики и шум галок на высоких деревьях – всё это и было моей первой российской весной. Вместе с холодным, свежим, бодрящим воздухом – весной предпраздничной и волнующей.
Ближе к Пасхе снег почти весь сошёл, лишь на северной стороне храмов лежал серыми пятнами. Земля отогрелась, подсохла, а травка не показывается: ночи морозные. Зато сразу обнаружилась прошлогодняя листва, щепки, мусоринки всякие. Доски, ящики, старые вёдра и битые кирпичи, мирно зимовавшие под снегом, теперь не вписывались в картину уютного монастырского дворика, и мы дружно всё это мели, скребли, хватали и перетаскивали, как на большом школьном субботнике. Хотя нет, православные не любят старых коммунистических выражений. Скорее так – один большой Чистый четверг протяжённостью во всю Страстную седмицу. Она была такой же строгой, как и первая неделя поста – кушать меньше, реже и ни капли масла. Но ещё раньше Пасхальных звонов укрепил нас мыслью о грядущем празднике головокружительный аромат ванильно-сливочно-изюмно-коричных пасочек – этой кондитерской пасхальной сказки для взрослых и детей. Пасочками их на Украине называют. А в России они оказались куличами, потому что пасхой называется высокая, узорчатая белая гора из творога, сливок и сахара, щедро сдобренная орехами, курагой, лимонной цедрой и изюмом. Творожная пасха обязательно украшает православное разговенье, а щедрость приготовившей её хозяйки символизирует щедроты Божьих благословений.
Мы хозяйничали на кухне, вымешивали тесто для куличей и просфор, убирали двор и храм, разучивали Пасхальные песнопения и тем самым приближали долгожданное "Христос Вокресе". Сама весна, ступившая на остров, молилась и работала вместе с нами, готовясь запеть Пасху. (Наверное, это не очень правильно говорить о природе, что она молилась. Ведь она постоянно пребывает в Боге.)
Ну вот! Наконец-то можно бежать переодеваться на службу. Я ещё должна была помогать на кухне, мять картофельное пюре, пока Неонила доваривает щи. Но к тому времени успела ей все уши прожужжать о том, до чего необыкновенный для меня день – первая в жизни Пасха. И мяла это пюре деревянной топотушкой с таким усердием, что кастрюля по полу скакала, вот как торопилась. А Неонила топотушку у меня из рук забрала:
– Иди, иди уже на службу, встречай свою первую Пасху. Да поторопись, на крестный ход опоздаешь!
Я тороплюсь, тороплюсь, путаюсь в новом подряснике с красивым плетёным поясом. Большущий чёрный шерстяной платок с бахромой никак не хочет повязываться ровно, уголочки всё равно один выше другого, и платок ко лбу никак не прилегает, торчит смешно, будто козырёк заломленной набекрень кепки. Но сейчас я не сержусь и не раздражаюсь, потому что над моей головой невидимые колокольчики вызванивают:
Предварившие утро яже о Марии
и обретшие камень отвален от гроба,
слышаху от Ангела:
во свете присносущем Сущаго...
с мертвыми что ищете, яко человека
Это же я, я спешу предварить утро, застать начало крестного хода и запеть вместе со всеми таинственную и волшебную Пасхалию.
. .. Тецыте и миру проповедите...
Я теку, теку, ой, забыла переобуться. И радость моя бурной рекой течёт впереди меня со скоростью Ниагарского водопада. Выхожу за двери корпуса. Под ночным небом с ясными звёздочками льются звоны перекликающихся колоколов МПС, заливается Дарвалдайчик и вразнобой тренькают рыбацкие колокольчики. Василиса и девочка из Тюмени дёргают их за верёвочки и очень строго на меня смотрят. Наверное, моё ликование слишком уж заметно. А двор-то монастырский вовсе не безлюдный. От моста до храма движется длинная процессия прихожан (Зина-уставщица развесила на столбах приглашения в посёлке, а Матушка с Василисой – даже в Покрове, это районный центр). Для многих из них эта Пасха тоже первая, ведь монастырю и года нет!
Поэтому пред ними я должна выглядеть настоящей монахиней, опускаю голову, иду по дорожке спокойно и чинно. Никому не видно, как я скачу лунными шагами, еле удерживаясь, чтоб не заплясать от радости:
Богоотец убо Давид
пред сенным ковчегом
скакаше, играя,
людие же Божии святии
веселимся божественне...
Вот царь Давид обязательно посочувствовал бы моему праздничному настроению. Уж он-то знает, как тяжело удерживать ноги, рвущиеся в пляс!
К свету идяху, Христе,
веселыми ногами,
Пасху хваляще вечную.
Именно так. "Весёлые ноги" – сравнение, достойное самого Давида – псалмопевца. Перекрестясь, вхожу в храм и по лестнице на второй этаж, где будет служба (на первом этаже пока склад стройматериалов). А в храме народу-то!
Возведи окрест очи Твои, Сионе, и виждь:
се бо приидоша к Тебе, яко богосветлая светила
от запада, и севера, и моря,
и востока чада Твоя,
в тебе благословящая Христа во веки.
Вместо того, чтобы спокойно стоять на своих местах и смотреть на иконостас, море молящегося люда движется к выходу на улицу. Ага, значит, сейчас начнётся крестный ход. Давно мечтала что-нибудь нести на крестном ходе, вот бы хоругви!
Матушка, заметив мою увлечённость, схватила меня за пояс и подтащила к клиросу, при этом не переставая петь и дирижировать свободной рукой. Клиросные вполголоса быстренько повторяли пасхальные распевы – чтобы не сбиться на службе.
Так что я иду сразу за хоругвями в числе певчих и несу часослов (богослужебная книга) и свечку в обрезанной пластиковой бутылочке (чтобы ветром не задуло).
Да воскреснет Бог
и расточатся врази Его!..
Самая радостная и торжественная стихира, для меня это просто гимн Пасхи!
Пение наше под ночным небом такое же ясное и немного колеблющееся, как огоньки свечей, поднимается над островом и озером. Радость наша от сопереживания воскресению льётся дальше, дальше к лесу, будто тихий свет от свечек, перекликается с высокими звёздочками и отражается мягким сиянием на наших лицах.
Крестный ход четырежды останавливается у стен храма. Священник, старательно возглашая «Христос Воскресе!», щедро кропит нас святой водой под наше дружное и смеющееся «Воистину Воскресе». Вместе с каплями воды нас щедро окатывают новые волны радости, благодати – всегда так на крестном ходе.
А четыре стороны храма – это, наверное, и есть "пришедшие от запада и севера и моря и востока чада Твоя ". Южная сторона храма ближе всего к нашему крошечному морю – тихой глади Красного озера. В лесу, ближе к Владимирской трассе, есть ещё Белое и Чёрное озёра, но об этом позже. А сейчас мы единым потоком, разливая вокруг себя потоки же праздничного
(по-украински – святкового) пения и света, поднимаемся на 2-й этаж храма. Теперь начинается сама служба. Она совсем не такая, как в Великий пост – сегодня зажжены все до единой лампочки, свечи, лампады. Красные с "золотцем" покрывала на аналоях и занавесь такая же на Царских вратах, такого же цвета батюшкино облачение. Ничего не читается на Пасхальных службах, всё пропевается быстро и весело. Возгласы священника и ответы певчих без устали перекликаются, как птицы в лесу. А может, как ангелы на облаках. Позже мне приходилось видеть по телевизору съёмки сошествия благодатного огня в Иерусалимском храме и читать воспоминания паломников об этом. Так вот, мне кажется, что пасхальную службу составляли люди, воочию видевшие схождение благодати. Потому что все эти перекликающиеся стихиры (а в больших храмах их так и поют – на два клироса по очереди), живо напоминают летающие по Иерусалимскому храму огненные вспышки, ясные, будто свет лёгких молний. Ведь говорят же – заряд энергии. Вся Пасхалия составлена из всполохов, разрядов божественных энергий, которые кто-то так талантливо смог поймать и поселить в поэтическом молитвословии.
К слову, именно часы и канон Пасхи духовники чаще всего прописывают своим духовным чадам как лучшее средство от уныния. Единственная печальная и протяжная песнь Пасхи звучит после канона как напоминание о большой цене, заплаченной за нашу радость:
Плотию уснув, яко мертв, Царю и Господи, тридневен воскресл еси, Адама воздвиг от тли и упразднив смерть: Пасха нетления, мира спасение.
Даже во время причастия хор не затягивает лирическое «Тело Христово примите, источника бессмертного вкусите». Нежно и светло, каким и обещает быть этот необычный день, переливается ликующий припев, обращение к Божьей Матери:
Светися, светися, новый Иерусалиме,
слава бо Господня на Тебе возсия.
Ликуй ныне и веселися, Сионе!
Ты же Чистая красуйся, Богородице,
о восстании Рождества Твоего.
Маша тоже причащается вместе со всеми и, скрестив руки, идёт запивать причастие, мысленно распевая «светися, светися, новый Иерусалиме». И он действительно светится внутри меня.
Мироносицы-жены утру глубоку
представша гробу Живодавца,
обретоша Ангела,
на камени седяща. ..
Ранним-ранним, действительно глубоким утром мы выходим из храма совсем не уставшими. Пасха вокруг нас, ею расцвечено предрассветное небо, ею наполнена
тихая безветренная утренняя свежесть. Приняв это умиротворяющее таинство, мы бережно уносим его с собой. Прихожане домой, а мы в свои кельи.
Ныне вся исполнишася света -
небо и земля и преисподняя:
да празднует убо вся тварь
восстание Христово.
Если кому придётся бывать на пасхальной ночной службе, пожалуйста, не набивайте свою корзинку яствами для освящения, тем более водкой и колбасами, чтобы потом не потерять драгоценные минуты благодати, оставаясь сторожем своей корзинки за пределами храма. Суньте пасочку и пару разрисованных яиц в карман, или в котомочку-рюкзачок за плечи. \Скептик: -ха!ха! и чё там останется? Чудак: ну так и не бери тогда ничего, стой себе, молись.\ Оставьте руки свободными для свечи и крестного знамения. Живо участвуйте в крестном ходе и богослужении. Будет здорово, если получится заранее ознакомиться с текстом Пасхальных песен. Это и будет тем духовным разговением, которым напитается душа надолго.
– Маша, ну что ты стоишь, на трапезу всех зовут!
Чтобы я так долго стряпала и не хотела попробовать – так не бывает. Конечно же, я поспешу на ещё одно ранее не виданное мною празднество – утреннюю Пасхальную трапезу.
Устав нашего монастыря всё ещё образовывался, и некоторые вопросы (не то, чтобы спорные, но всё же сомнительные) матушка решала, советуясь с нами. Во всех богослужебных книгах было указано, что братии полагается вино на трапезе. И мы решали, подавать ли его на трапезы вообще. Те из сестёр, кто постарше, ближе к 40, наверное, были бы не против. Но ведь основное население острова – молодёжь, зачем приучаться? Дома-то, конечно, пробовали, кто сколько. А здесь мы на службе у Бога. Матушка подумала, что это для поддержки пищеварения, чтоб не разболелись животы от скоромного изобилия после поста. Зина-уставщица привела пример из "Добротолюбия", что раньше юным не полагалось пробовать вино, пока не начнёт расти борода, а в некоторых скитах – до первых седин.
–Раз уж заговорили о седых бородах, – сказала Василиса, – то у нас вовсе и не братия, а сёстры.
–А ты, Маша, что думаешь?- спросила матушка.
Я почесала голову под жаркими платками:
–А оно нам надо, это вино? Можно же и без него празднику радоваться.
–Ну конечно,- засмеялись сёстры. – У Маши Полосухиной и так по праздникам радость зашкаливает.
Так что запивали мы всю эту пасхальную вкуснятину кто минералкой, кто горячим чёрным чаем, а кто холодным настоянным компотом из сухофруктов в запотевших стеклянных кувшинах. По-украински такой компот называется «узвар» – преотличнейшее питие!
Приидите, пиво пием новое,
не от камене неплодна чудодеемое,
но нетления источник
из гроба одождивше Христа,
в Нем же утверждаемся.
Пиво от неплодного камня – это когда Моисей в пустыне по слову Божью велел скале дать воду, и оттуда забил источник, спасая погибавших от жажды евреев. Таким же источником, но только для души, оказались реки воды живой, обещанной Христом, т.е. благодати для всех уверовавших в воскресение.
Вот какое мы пиво новое пием, и это вовсе не та алкогольная чушь, которую рекламируют по телевизору.

А днём, когда уже все выспались после ночного бдения и трапезы, матушка устроила чаепитие и дала всем пасхальное послушание, отдыхать и радоваться.
А мы с Зиной-уставщицей и Надей нашли себе занятие – коптить стёклышки. Чтобы на солнышко смотреть. Мать Иустина рассказывала, что оно играет, причём только на православную Пасху.
Очистим чувствия и узрим
неприступным светом
воскресения Христа
блистающася ...
Солнышко действительно как бы кувыркалось и подпрыгивало, будто мячик с яркими полосками, который катится нам на встречу. Вверх-вниз, вправо-влево, кувырок… Весёлый чудесный танец мы рассматривали через закопченное стекло, битую зелёную бутылку, коричневые очки и пузырёк от лекарства. Можно и без ничего смотреть, но потом в глазах красные и синие солнышки долго прыгают. Лучше всего подходит защитное стекло от сварочной маски. Замечательное пасхальное занятие – разглядывать солнышко. Возле нас маленькая очередь образовалась, все рады посмотреть, даже те, кто видел раньше. Позже мы наблюдали солнечную игру и в другие большие праздники, и просто в хорошие дни.
Когда через много лет мне пришлось испытать горькую и обидную потерю, я решила, что не сдамся и не допущу власти уныния надо мной. Тихонько пела пасхальные стихиры, и пасмурный холодный день озарился ласковым светом:
ВЕЛИКДЕНЬ! Грає сонечко!
Дорослі і малі
з закопченими скельцями
зібрались у дворі.
До сонця придивляються:
ану, дивись, дивись!
і справді кубиряється
і скаче вгору – вниз
Воно, мабуть, дізналося,
що Іісус воскрес.
а от мені здавалося,
що в тім секрет не весь:
в душі у всіх святкуючих
Великдень настає,
своє маленьке сонечко
у кожного з нас є.
Світити намагається
і тягне промінці
до всього світу Божого,
в усі його кінці.
І учить шануватися
в природі, на Землі ...
То серденько всміхається,
і міниться, і грається.
Можливо, це ввижається,
та не одній мені.
Перечитала свою «Первую Пасху». Всё-то в ней течёт и льётся, и переливается.
Впрочем, так оно и есть. Ведь благодать – небесная река.

Трам - та-та-там! туру-ру, тара-рам-пам-пам!
Это были фанфары в честь неравнодушного и весёлого индейца Антоши К.

Спасибо, добрый человек, подружка моя Полина нашлась.

Как не вспомнить из "Золушки": "Дружба помогает нам делать настоящие чудеса!"