Православный форум Доброе слово

ЗАПИСКИ ИЗ РУССКОГО ЗАХОЛУСТЬЯ

Земля благая, благословенная!
Сгорает старая деревня, как старая прошлогодняя трава, освобождая место молодой поросли. В захолустье живут тихо, размеренно, спокойно, постепенно становясь сильными и крепкими. Они впитывают в себя животворные соки прежде растущих здесь трав и растений, перерабатывая в перегной то, что осталось от прошлого – безработных и бездомных алкоголиков и пьяниц, находящих прибежище у новых помещиков и купцов. Не надо только мешать восстанавливаться после стольких лет истребления. И снова появятся льняные поля на заливных лугах, новые красивые избы и ухоженные сады, работящее и заботящееся о своей земле поколение.
Новая Россия уже прорастает корнями вглубь, укореняется в земле. Началась она с городов, возрождается - в деревнях. Как в 17-м веке московский говор захватывал все большие и большие территории, объединяя русские земли в русское государство, так сегодня новые ценности постепенно прорастают в провинции и захолустьи, преобразуя ее и питаясь ее же скрытыми силами. Возрождение России зависит не от городов, они сделали свое дело. Теперь дело за глубинкой. Еду в автобусе, у водителя стоит «Лунная соната», потом - «Одинокий странник». Автобус медленно, в такт музыке, плывет по пустынной дороге, подсаживая редких пассажиров на пустынных стоянках, вежливо объявляя следующие. Мир и покой, то, что нужно для новой жизни. Только бы не мешали, только бы не мешали…

Новые Лопахины
Говорят, что деревня умирает. Неправда. Умирает старая деревня, отжившая, советская, как ни страшна и ни печальна ее смерть. Но «король умер» - «Да здравствует король!» Новые короли – из новой жизни. Вера рассказывала про одного из них с особым уважением. У него - своя история, тоже типичная для современной деревни.
Все началось со скандалов и ссор с женой, после одной из которых выбил дверь в своей квартире. Суд приговорил к году лишения свободы. За это время жена с ним развелась, выписала из квартиры и вышла замуж. Так, вернувшись, он оказался без семьи, без дома и без прописки. Пришлось вернуться в деревню, в родительский дом, где ни работы, ни друзей, ни перспектив, только жилье, и то не свое. В течение года - беспробудное пьянство на горе родителям. Что передумал и пережил он в этот год – только ему ведомо.
Но через год он пить бросил. Леса в этих краях много, и хорошего, и не очень. Начал с малого: купил электропилу, стал валить и продавать лес. Потом сколотил небольшую бригаду из местных безработных, закодировал алкоголиков и сильно пьющих, обеспечил их работой. С первых денег купил лесовоз, потом КамАЗ, легковую машину. Вскоре построил дом и женился на молодой девушке, проходившей практику в местных краях.
Деловая хватка, умение работать самому и заставлять работать других, желающих выскочить из болота пьянства и нищеты (разговоры об отсутствии работы в деревне – преувеличены, нет работы государственной, колхозно-совхозной), деревенская природная смекалка сделали свое дело: жизнь оказалась сильнее смерти. Теперь он крупный, по местным меркам, работодатель (в советской терминологии – крепкий кулак). Валит лес, делает срубы домов и бань, держит большое хозяйство, в котором есть стадо барашков для угощения особо важных персон, обеспечивающих ему всегда зеленый свет на дорогах, преуспевающий бизнесмен и любящий муж. Он восстановил не только утраченное прежде, но и стал уважаемым в округе человеком. Он вытащил себя сам: он ПОСТРОИЛ свой остров.
Вишневый сад, Лопахин и вечный выбор: быть или не быть… Чем не сюжет для новой старой истории? И кто скажет, что лучше: сохранять или вырубать вишневый сад, или, вырубая, мы сохраняем? Лопахины не задаются этими вопросами: они просто приходят, когда их требует жизнь и уходят, когда их миссия выполнена.

Мамуля
Деревня раскалывается: на богатых и бедных, помещиков и батраков, как сказали бы еще недавно, кулаков и бедняков. В городах и деревнях появились не только новые русские, но и новые батраки. И вторых катастрофически не хватает, они – нарасхват. Лёха, он же Лёша, он же Алексей и Алёшенька. Как после войны было не счесть погибших алёшенек, так после перестройки не счесть загубленных и погибших, которым тоже впору ставить памятники.
Самое интересное и завораживающее в нем – его интонация: мягкая, тянущая, с подъемами в конце предложения, бархатная и томная. «Мамуля» в его устах звучит естественно и ласково. Так он произносит, в общем-то, не деревенское слово, вкладывая в него и память сердца о своей матери, и нежную любовь к женщине, которая ждет от него ребенка, и уважение к старости… Как будто молится и просит прощения у всех женщин, которых обидел: «Слезные мне подай капли, скверну сердца моего очищающие». За боль, которую принес матери, за ее слезы, за слезы той, что носит его ребенка под сердцем, за свою погибающую душу. И все это в слове «мамуля». И матерится он как-то тоже мягко, безобидно. Это все, чем он может отомстить жизни, которая смяла его. Ему нет места здесь. Такой он не нужен своей будущей дочери и женщине, которая любит его. Она ругает, и презирает, ненавидит его, но любит. И справиться с этой тягой к его доброму сердцу - не в состоянии. Ей не хватает тепла его «Мамули» и ежедневного мычания под окном, его мужской ласки и заботы, его готовности приходить каждый день: в дождь, холод и снег под окно и кричать «Вер-а-Вер!». Он – ее крест, и он - ее спасение. Он лечит ее, ее горделивое и несмиренное сердце.

Дай же им, Боже, любви и терпения.
Дай же им, Боже, радость преодоления.
Дай же им, Боже, вынести сердца томление.
Дай же им, Боже, слез очищение.

Его история началась 36 лет назад. Тогда у него были мать, отец, брат, они жили в большом доме. В шестом классе он уже умел водить трактор, к концу школы мог с закрытыми глазами разобрать и собрать двигатель, как хороший солдат - автомат Калашникова. Но русская болезнь свела в могилу сначала отца, потом – мать, и они с братом начали пить еще в школьной юности. После армии стал работать дальнобойщиком, шесть лет не пил, но однажды, по ошибке, вместо газированной воды ему продали джин-тоник. Приятная истома разлилась по телу, вспомнился дом, мать, отец, родная деревня, свобода... И остановить его уже было невозможно. Так закончилась попытка войти в новую, богатую столичную жизнь.
Потом – чеченцы, от которых бежал пешком 300 километров в свою деревню. Да так и остался здесь. Без работы, без родителей, без семьи, превратившись в бомжа и батрака, которому из жалости подают миску супа, стакан вина и дешевые сигареты. Большего ему и не надо…

Праздник, который всегда не с тобой
Лувр - Эрмитаж, Орсе - Русский музей, дворцы, парки, памятники, некрополь, чистота, ухоженность. Стриженные по последней моде деревья, кусты и газоны, тысячи тюльпанов, пруды, фонтаны, золото куполов! Душа поет и радуется. Снова в Париже! Здесь восхищаются, улыбаются, пьют пиво, ходят в театры и на концерты англичане, французы, испанцы, итальянцы… Все флаги в гости к нам, как и хотел великий преобразователь. Но стоит его детище одиноко среди настоящей России, которая так и не приняла Петра творение, даже через 305 лет. Парадная триумфальная арка. Праздник, который всегда не с тобой, потому что искусственный.
С тобой - провинциальные русские города, брошенные дома и спившаяся деревня всего в 150 километрах от города. Деревня, в которой четверо детей на всё поселение и старший приносит сообщение, что на будущий год его не будут обучать в пятом классе, т.к. нет учеников его возраста. На каждые десять жилых домов десять заброшенных и разграбленных, на ночь превращающиеся в ночлежные дома для алкоголиков, наркоманов и бомжей. Еще десять - сожженных в пьяном угаре и бессильной злобе. Но штрихом и маленькими росточками здесь возникают зеленые островки новой жизни. Вот семья с маленькими детьми вернулась после 12 лет бегства в Германию снова в Россию. Вот рядом с ними строит дом русский, живущий в Прибалтике. Еще рядом - наживающий добро новый русский предприниматель, нашедший здесь золотую жилу в виде пахнущих свежим лесом срубов бань и домов для городов и деревень. Россия оживающая, пахучая. Ей не выделяют финансов, она возрождается как феникс, следуя естественным законам жизни, пробиваясь сквозь грязь и вонь, сквозь навоз жизни: кто выживает, кто наживает, кто отживает. Жизнь, как она есть, органичная и органическая, сама себя вытаскивающая за волосы, с неустроенностью и сором, из которого только и вырастают города-праздники, которые потом будут всегда с тобой. Но только потом, сначала - это.

_________________
Тина Гай

Прописка

Познакомились мы по Интернету: она просила приехать кого-нибудь в деревню для помощи по хозяйству. Ее история мне показалась интересной и очень типичной. Меня одолевало желание перемены мест, депрессия и я поехала.

Из дневника.
«Вот и на месте. Приехала 12 мая, утром. Встреча была очень прохладной. Обратилась за помощью, как оказалось, по нужде. Для меня же неудобства - только из-за деревенского дома (грязь и прочие «прелести»), все остальное - приемлемо. Если еще удастся писать – совсем хорошо. Мои мечты - по пересадке деревьев из леса, облагораживанию огромного чердака, приведению в порядок полузаброшенного сада и переезда на постоянное место жительства - быстро развеялись. В первый же день состоялась встреча с местными братьями-алкоголиками, которые в пьяном угаре чуть не сгорели в собственном доме. Наутро от него остались одни обожженные головешки. Теперь они без дома, без семьи, без работы и промышляют на выпивку и еду подённой работой в местных деревнях. Вскоре один из братьев уже спал прямо на земле около калитки хозяйки, не в силах встать. Другой продолжал что-то делать. Она периодически выносила им спирт».

В середине девяностых Вера уехала, точнее, бежала, из России. От испытаний, которые накрыли страну, как тайфун, от нищеты и разрухи. Она мечтала одеваться как иностранка, говорить как иностранка, ходить как иностранка, быть иностранкой, которых в Питере становилось все больше и больше. Она завидовала их благополучию, возможностям ездить по городам и странам, жить в комфортабельных гостиницах, их независимости и раскрепощенности, умению наслаждаться жизнью. Бежала в надежде на обретение личного счастья и материального достатка, на реализацию поэтических и музыкальных способностей, на свободу.
Они познакомились на одном из творческих вечеров, которые организовывала филармония для питерских детей. Его папа – известный профессор консерватории и музыкального училища, мама – пианистка и преподаватель в музыкальной школе. Ее папа – известный художник, выставлявшийся в музеях Санкт-Петербурга, мама – кандидат химических наук, преподаватель Санкт-Петербургского университета. Советская интеллигенция, почувствовавшая запах собственной смерти. Они поженились в России в 1995 году. Старт бегам интеллигенции был уже дан, и они удачно вписались в поток спешно покидавших разрушающуюся страну. Выехали из России все: родители мужа, ее мать, сестра, отчим.
Сначала они оказались в Бельгии, потом – в Германии. Ее мечта сбылась - она стала иностранкой. Поначалу все складывалось удачно: работа вместе с мужем на немецком радио, сочинение музыки, стихов, песен, рядом родители, сестра, любимый муж… Проблемы начались быстрее, чем думалось. Появление сына и дочери требовали все бОльших и бОльших усилий, к которым муж оказался не готов. Начались скандалы. К тому же они были русскими эмигрантами, совсем не итальянцами и не французами. В чужой стране, под чужим небом, с чужими латинянами и чужой верой.

Продолжение дневника.
«В первый день - экскурсия по саду и деревне. Гидами были дети, рассказывавшие о домах и жильцах. Рассказывал Святозар, самый главный и старший. Имя при крещении дала бабушка по отцовской линии - святая заря. Вера говорит, что имя сербское, а значит - православное. В доме его зовут Светик, самый младший - Фетиком. Смешно и нежно. Светик белокурый, кудрявый мальчик, небольшого росточка: в свои почти полных 12 лет выглядит только на 10 и очень комплексует перед своей младшей сестрой Аллой. Она на два года младше, но уже выше ростом и крупнее. Внешне он выглядит как чистокровный немец. В деревне их прозвали «немцами» и не только потому, что приехали из Германии, а потому что чужие по духу, хотя и русские. Манера говорения и рассуждения у Светика взрослая, высокомерная, с пристройкой сверху. Вера говорит, что это от отца, но, думаю, – это общая манера питерской интеллигенции, которая уже сам факт рождения в Санкт-Петербурге считает чем-то особенным, выделяющим их из ряда других россиян. Светик полностью перенял Верину интонацию и манеру разговаривать, ее пренебрежительно-высокомерное отношение к другим, в том числе и деревенским. «Я в семье – самый главный, потому что на мне лежит ответственность за всех детей. И мне многое позволено, то, что другим не разрешается. Алле это не нравится, и она на меня сердится, но это справедливо, потому что если нас отдадут в интернат, я буду старшим». Так, захлебываясь и любуясь собой, он говорил без умолку два часа. Он точно знает, кто что должен делать в доме, даже я, не говоря уже о братьях и сестрах. Это вторая мама в доме. В школе его не любят, бьют, так же, как и Аллу. Но, в отличие от Аллы, Светик постоянно подчеркивает, что они не такие, как все: жили в Европе, знают немецкий язык, культурные и образованные. И это дает ему право стоять над всеми не только в семье, но и в деревне. В школе их записали в класс на год ниже, т.к. они с Аллой плохо читают и пишут по-русски. Вчера договорились, что он будет читать помаленьку каждый вечер вслух. Начали с «Левши», но идёт туго: он не понимает, о чём идет речь».

Развод с мужем был тяжелым, затяжным, с перетягиванием детей из одной семьи в другую, их кражей, судом и т.д. Благополучия и женского счастья, как хотелось и мечталось, не получилось. Она стала ходить в храм, сначала вместе с мужем, потом одна, стала петь на клиросе, познакомилась со священником, который стал ее вторым мужем. Но счастье и покой в ее душе так и не наступили. Она обманывала себя, его. Он это чувствовал.
Он уговорил ее уехать в Россию, поселиться в деревне, вдалеке от Питера. Переезд был трудным, финансов не хватало, четверо детей, младшему из которых едва исполнилось два годика. Через месяц поисков, просмотра объявлений, домов и деревень они поселились в Новгородской области в деревне с символическим названием «Острова». Купили лошадь, корову, овец, козлят, кур. Казалось бы, жизнь налаживается. С фотографии тех времен смотрят два любящих друг друга человека: матушка с мужем-священником и двумя младшими детьми. И всего-то они прожили так три месяца. Через три месяца муж скончался от передозировки спиртного. Деревня ее ненавидела. Возвращаться в Европу не хотелось: ни ей, ни детям: теперь она была богатой помещицей с собственным домом, хозяйством и землей в 40 соток. Надо было налаживать жизнь здесь.

Люди малознакомые соприкасаются внешними проявлениями, всегда прикрытыми этикетом и нормами вежливости. Когда же наступает период вхождения в святая святых – дух человека - этикет неизбежно должен смениться любовью, которая всё долготерпит и прощает. В противном случае – разрыв и бегство друг от друга. Полюбить другого - признать свою греховность. Это удается далеко не всем, если не сказать - почти никому. А частная собственность делает это практически невозможным.
Чтобы «прописаться» в деревне, Вере надо было принять от нее «крещение». Крещением стала любовная связь с Лехой, одним из братьев-алкоголиков. Молодой, сильный, высокий, беззлобный и безобидный, бездомный, безработный, безвольный и опустившийся человек. Выросший в этой деревне, он не только всех знал, но еще и обладал, в отличие от Веры и ее мужа, деревенской хваткой, умением управляться по хозяйству, начиная с лошади и кончая трактором, и наоборот. Не говоря уже о грядках, заготовке сена, пилке дров и прочей мелкой работе, которой в деревне всегда хватает. Для нее это стало спасительной соломинкой.
Влюбилась ли она в него, или ей так показалось с горя, или просто женское желание опереться на мужское плечо, или интуиция и хитрость, природная сила жизни, или все это вместе, но вскоре он поселился у них на веранде. Она продала всю живность, прежде приобретенную с мужем, купила ему машину и уже вскоре ждала от него ребенка. Леха в пьяном состоянии машину разбил, сам чудом оставшись в живых, отказался кодироваться от алкоголизма и постепенно превратился в ее наемного работника. Так, кроме двух собак, двух кошек и десятка кур, на дворе появилась рабочая скотина по имени Лёха, каждое утро извещавшая о своем прибытии мычанием «Вер, а Вер!». Дети его так и прозвали: «Вон пришел «Вер-а-Вер». Когда я называла его по имени, старший сын поправлял: «Какой он Леша, просто Леха, другого имени он не достоин».
Днем Вера выносит ему миску супа, кусок хлеба, стакан вина и дешевую пачку сигарет. Вино выносится и с утра, потому что с похмелья трясутся руки. За это он стирает, латает крышу, делает грядки, косит, носит воду… По пятницам она его моет в бане и стрижет, но на ночь калитка дома закрывается, и он идет ночевать в один из заброшенных домов. Утро снова начинается с мычания «Вер-а-Вер!». А она считает, во сколько обходится ей этот работник – 6-7 тысяч рублей в месяц. Все-таки великая сила – частная собственность! Хватка – мертвая.
В ней заработал инстинкт собственницы и русской помещицы. А совсем рядом, в другой деревне, живут ее знакомые, тоже питерцы, продавшие квартиру в городе и переехавшие жить в деревню. Там они приютили бывшего уголовника, вылечили его от алкоголизма и тоже сделали своим наемным работником. Он в благодарность работает на них, не покладая рук. Хозяин разрабатывает компьютерные программы и хорошо на этом зарабатывает. Его примеру последовала и Вера: она стала искать по Интернету няню для своих младших детей. Меня она встретила словами: «У нас всего хватает, не хватает рук».
Постепенно Вера стала обустраиваться: водрузила над домом огромный штандарт Екатерининских времен (черно-желто-белый) и уже с гордым видом носит живот с младенцем нового времени и нового статуса – собственницы-помещицы. Мечтает о возрождении имперской России и монархии. Старший сын, копирующий маму, ходит как маленький барчонок, указывая, как надо сгребать скошенную Лехой траву под деревья, пропалывать грядки и завязывать малину, уходя смотреть американские мультики. Алла указывает, уходя смотреть мультики, как надо класть дрова в печку, смотреть за ней и закрывать дверцу. Затем они закрывают свой дом, оставляя работников на улице до вечера.

Из письма подруге:
«Здравствуйте, Л. И.! Наконец-то могу спокойно с Вами поговорить. Дела не очень хороши. Успокаивает только природа, здесь такая благодать: леса, поля, просторы, аисты, журавли, каштаны, грибы, ягоды. Деревня состоит из 10 жилых и 10 заброшенных домов, которые постепенно сгорают. Есть три местных алкоголика, один из которых каждый день здесь с утра и до вечера. Он же и отец ребенка. Если бы она написала об этом сразу, я бы не поехала. Именно поэтому и не написала, сочинив легенду. Муж - священник - умер еще в декабре 2006 года, а ребенок появится в июне 2008. Это первая и не последняя ложь. Я нужна была, потому что есть опасность, что когда уйдет рожать, детей сдадут в интернат по "сердобольности" соседей.
Верой православной здесь не пахнет. Разве что запылённые и закопчённые иконы и скороговоркой краткая молитва перед едой. Просто шоколадная оболочка. Плюс мракобесие в виде рассказов детям о встроенных маленьких компьютерах во лбах, через которые ими управляют, да страшилки о штрих-кодах и числе зверя. В общем, она находится в девяностых годах и мою, эту, Россию, не любит и не понимает, из диссидентов с красивыми представлениями о той, монархической. Дети хорошие, но полугородские, могут бесконечно долго смотреть тупые американские мультики.
Вообще деревня очень странная. Сегодня были с Аллой в двух заброшенных и разграбленных домах. Взяла пару брошенных документов стариков: удостоверение на медаль Жукова и диплом об окончании ВУЗа с отличием. Разруха. Хотя есть крепкие дома, новые молодые поддерживают стариков, и их дома сильно отличаются от других аккуратностью. Те, кто остались без поддержки, просто заживо умирают. Я их видела, и сердце кровью обливается. Сегодня Алла сказала, что для их семьи чем больше брошенных домов, тем лучше. Они хотят жить в отшельничестве. Попыталась с ней поговорить. Получается плохо. Старший мальчик полностью замороченный, но он в семье - альфа, Алла - омега.
Живут в деревне действительно только старики, дети - только вот эти четверо. Рядом в деревне, с названием Язвище, живут дачники, только один местный житель. Но, что удивительно, очень хорошие дороги, по которым бродят местные кошки. Все собаки - на привязи и очень злые - сторожат дома. Смотрела дом на продажу. Купить можно, но жить здесь одной при отсутствии физической помощи - невозможно. Поэтому Вера приветила алкоголика, она хотела с ним создать семью и, если бы он только закодировался или сам перестал пить, так бы и случилось, но он не хочет. Ему нравится жить так, свободно и независимо.
Настроение плохое, пересиливаю себя, спасаюсь детьми и природой: работаю в саду, пропалываю грядки, сегодня гуляла три часа с детьми по местным дорогам. Погода налаживается, хотя последние три дня были ночные заморозки до минус пяти, яблони померзли.
Передайвате привет по электронке Н. Скажите, что все нормально. Буду писать, может быть, раз в неделю. Завтра хочу, если Бог даст, съездить в местную церковь.
Пишите на электронный адрес. По телефону, когда все наладится, позвоню сама".

_________________
Тина Гай

спасибо )) Очень интересно.

Читаю - и ещё больше захотелось к жизни, к земле, в деревню ...

_________________
"Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного" (1Тим.5,8)