Православный форум Доброе слово

Сегодня большинству людей неведом вкус той радости, которую подает жертвенность. Люди не любят труд. В их жизни появились праздность, желание устроиться потеплее, много покоя. Оскудело любочестие, дух жертвенности. Если людям удается получить что-то без труда, устроиться потеплее, то они считают это достижением.

Они огорчаются, если достичь легкой жизни им не удается. Но если бы они смотрели на все духовно, то радовались бы именно этому, потому что в этом случае им дается благоприятная возможность для подвига.

Сегодня все - и стар и млад - гонятся за легкой жизнью. Люди духовные стремятся к тому, чтобы освятиться с меньшим трудом. Люди мирские - к тому, чтобы заработать побольше денег, не работая. Молодежь - чтобы сдать экзамены не готовясь, чтобы получить диплом, не выходя из кафе. А если бы можно было, сидя в кафе, звонить в университет и узнавать результаты экзаменов, они были бы очень этому рады.

Да-да, доходят уже и до этого! Много юношей приходят ко мне в каливу и просят: "Помолись, чтобы мне поступить в университет". К экзаменам не готовятся, но при этом говорят: "Бог может мне помочь". - "Готовься, - советую я, - и молитвой проси Бога о помощи". - "А зачем, - удивляются, - разве Бог не может помочь мне и так, без подготовки?" Что же получается, Бог благословит твое лентяйство?

Так не бывает. Бог поможет в том случае, если юноша читает, старается, но не может удержать прочитанного в памяти. Некоторые ребята не могут запомнить или понять то, что они читают, но все равно стараются, трудятся. Таким труженикам Бог поможет стать большими умницами.

К счастью, бывают и исключения. Один паренёк с Халкидики сдавал экзамены одновременно на три факультета и поступил на все [1]! Причем на одном факультете результаты его вступительных экзаменов были самыми лучшими, а на другом он получил второе место. Но, несмотря на это, парень решил, что лучше пойти работать и тем самым разгрузить своего отца, который, обеспечивая семью, работал на рудниках. Поэтому учиться он не стал, а вместо этого устроился на работу и стал приносить в дом деньги.

Этот человек - бальзам на мою душу. Ради таких юношей я готов умереть, стать землей. Однако большинство молодых попали под влияние мира сего и от этого испортились, повредились. Они выучились интересоваться только самими собой, думать только о себе - о ближнем они ничуть не задумываются. И чем больше ты им помогаешь, тем большими лентяями они становятся.

Вижу, что нынешняя молодежь замешана на воде. Одно они судят, другое рядят, третьим они пресытились. Но ведь сердце человека не устает и не стареет никогда. А они... Стать монахами для них тяжело. Жениться - страшно. Здоровенные парни приезжают на Святую Гору, уезжают, возвращаются опять. "Ах, - говорят, - да ведь и монахом быть тяжело. Каждую ночь вставать ни свет ни заря. Ни день, ни два, а постоянно!" Возвращаются в мир, но и там им не по душе. "Что, - говорят, - я буду делать в этом обществе, с каким человеком я соединю свою судьбу, если женюсь? Одни хлопоты и беспокойство". Снова возвращаются на Святую Гору, но, чуть пожив на ней, опять говорят: "Тяжело!".

Нынешние молодые люди похожи на новые машины, в двигателях которых от холода загустело масло. Для того чтобы эти машины завелись, масло должно разогреться - иначе ничего не получится. Несчастные юноши! Они приходят ко мне в каливу - не один и не два, а множество - и спрашивают: "Что мне делать, отец? Чем мне заполнить свое время? На меня наваливается тоска". - "Брат ты мой, да найди ты какую-нибудь работу", - говорю я, а в ответ слышу: "Дело не в этом. Деньги у меня есть. Зачем она мне нужна, эта работа?"

- "Но апостол Павел, - говорю я снова, - пишет: "Аще кто́ не хо́чет де́лати, ниже́ да я́ст" [2]. Даже если у тебя нет проблем с деньгами - чтобы есть, ты должен работать. Работа помогает человеку разогреть масло своего двигателя. Работа - это творчество. Она дает человеку радость и забирает от него душевную тяжесть, тоску. Вот так, друг ситный! Найди работу, которая нравилась бы тебе хоть немного, и начинай трудиться. Попробуй и увидишь [как все изменится]!"

А некоторые ребята устают, но усталость восстанавливает их силы. Приходят ко мне в каливу молодые парни, садятся во дворе и устают от сидения. А другие со многим любочестием то и дело спрашивают: "Чем тебе помочь? Что тебе принести?" Я никогда не прошу ни о какой помощи. Вечером, после ухода посетителей я зажигаю фонарик и делаю все сам: приношу дрова, зимой растапливаю две печки, навожу порядок в доме и во дворе. Многие посетители оставляют после себя беспорядок - разводят грязь, бросают во дворе свои грязные носки. Люди присылают мне тонкие носочки, я раздаю их посетителям, - они надевают их, а свои грязные носки бросают где попало. Я и салфетку им даю, чтобы они их в нее завернули, но они предпочитают бросать все как есть.

Я просил людей о какой-то услуге три раза в жизни. Одному пареньку я как-то сказал: "Мне нужно два коробка спичек из магазина в Кариес [3]". У меня было четыре зажигалки, но я сказал ему это, чтобы доставить ему радость. Он прибежал радостный, запыхавшийся, принес мне эти спички, и усталость восстановила его силы, потому что он вкусил той радости, которая следует за жертвой. А другой в это время сидел на месте и устал от сидения. Люди стремятся ощутить радость, но для того, чтобы пришла радость, человек должен пожертвовать собой. Радость рождается от жертвы. Настоящая радость происходит от любочестия. А если возделано любочестие, то человек празднует, торжествует. Эгоизм, себялюбие - это мучение для человека, он застревает именно на этом.

Как-то раз на Святую Гору приехали два молодых офицера и сказали мне: "Мы хотим стать монахами". - "А почему вы этого хотите? - спросил я. - С какого времени у вас появилось такое желание?" - "А вот, - отвечают, - только что и появилось. Мы приехали на Святую Гору на экскурсию и теперь вот думаем остаться здесь насовсем. Там, в миру, кто его знает - может, еще война начнется!" - "Да у вас, - говорю, - стыда нет! "Может еще война начнется!" Да и как бы вы смогли уйти из армии?" - "Найдем, - отвечают, - какой-нибудь повод". Что они там найдут? Прикинутся душевнобольными или придумают еще что-нибудь... Да что тут говорить, что-нибудь точно найдут... "Если, - сказал я им, - вы идете в монахи с такими побудительными причинами, то уже с самого начала вы потерпели неудачу". А другим людям уже давным-давно ничего не мешает жениться, создать семью. Но они приходят ко мне и говорят: "А зачем я буду жениться? Разве создашь семью и воспитаешь детей в такие трудные времена?" - "Хорошо, - говорю я, - разве во времена гонений жизнь останавливалась? Никто не работал и не женился? Может быть, тебе просто лень создавать семью?" - "Я, - отвечает, - хочу стать монахом". - "Да ведь причина - твоя лень! Разве из тебя выйдет хороший монах?". Вам это понятно? Если девушка хочет стать монахиней, думая так: "А зачем я буду оставаться в миру, выходить замуж, рожать детей? Морока, беспокойство. Уйду-ка я лучше в монастырь. Буду делать что мне говорят, ответственности никакой, а если меня когда поругают, то я склоню голову пониже. Попробуй-ка, создай свой собственный дом в миру! А в монастыре будет все необходимое, отдельная келья, готовая еда и прочее..." - итак, если девушка думает подобным образом, то пусть знает, что она уже с самого начала потерпела неудачу. Это кажется вам странным? Не удивляйтесь, такие люди действительно есть. Знайте, человек старательный преуспеет везде. Старательный семьянин преуспел бы и в монашестве, а старательный монах - избери он путь семейной жизни - тоже бы преуспел.

Один юноша поступил в монастырь послушником, но от пострига отказывался. "Почему же, сынок, ты уклоняешься от монашества?" - спросил я его. "А потому, - отвечает, - что монашеская скуфья напоминает мне солдатскую каску!" Ты только послушай! Он не хотел становиться монахом, чтобы не носить монашескую скуфейку! Каску она ему напомнила! А он ее хоть когда-нибудь надевал, эту каску? Если и надевал, то всего несколько раз в армии во время учений - да и это-то еще под вопросом!

А где ему понюхать пороха на войне! Каску, она ему, видите ли, напомнила! Слышишь, что творится? Но что он забыл в монашестве? Скажи мне, пожалуйста, что за монах выйдет из человека, если он начинает монашескую жизнь таким вот образом? В конце концов этого несчастного где-то постригли в монахи, но толстую скуфью он так и не носил.

А в другой раз ко мне в каливу пришли два молодых человека, и оба с волосами чуть ли не до пояса. Хотел я им подстричь их гривы, но они не дались. Я куда-то спешил, поэтому вести долгие беседы не мог - только угостил их. А во дворе у меня гулял кот. Видит его один из этих длинноволосых и спрашивает: "А можно я кота возьму?" - "Бери", - говорю.

Взял он кота и от меня они пошли в Иверский монастырь - час ходу. Полил дождь, но он в обнимку с котом пришел в монастырь, поднялся в архондарик и попросился переночевать. "С котами нельзя", - ответили ему, и тогда он остался сидеть на улице под дождем! Всю ночь! Если бы в армии его отправляли на час в караул, то он бы ответил: "Ой, нет, не могу!" А сидеть всю ночь на улице с котом - пожалуйста, может!..

А еще одного забрали в армию, но он убежал и приехал на Святую Гору. Пришел ко мне в каливу и сказал: "Я хочу стать монахом". - "Возвращайся, - говорю, - в армию, отслужи свой срок!" - "Армия!" - отвечает он. - Армия - это тебе не то что родимый дом!" - "Большое, - говорю, - тебе спасибо, голова молодецкая, что ты мне об этом сказал. Вот ведь оно оказывается как! Раньше-то ведь я об этом и не догадывался! Теперь и другим буду об этом говорить!" А родные парня все это время его разыскивали. Через несколько дней он снова пришел ко мне в каливу. Была Фомина неделя, раннее утро. "Ты мне нужен", - говорит. "Что ты хочешь? - спрашиваю я. - Ты на литургии где был?" - "Нигде", - отвечает. - "Сегодня, - говорю, - Фомина неделя, в монастырях служили бдения, а ты никуда не пошел? И хочешь стать монахом! Где же ты проболтался?" - "Я, - говорит, - переночевал в гостинице. Там спокойно, тихо, в монастырях всю ночь такой гвалт!" - "Ну и что же, - спрашиваю, - ты теперь намерен делать?" - "Я, - говорит, - думаю податься на Синай, потому что стремлюсь к жесткой, суровой жизни". - "А ну-ка, - говорю, - потерпи маленько". Захожу в келью, беру пасхальный кулич, который кто-то мне принес, и опять выхожу к нему. "Вот, - говорю, - держи! Этот кулич очень мягкий, как раз для жесткой, суровой жизни, к которой ты так стремишься. Бери и уходи!" Такова-то нынешняя молодежь. Сами не знают, чего хотят. Не могут вытерпеть ни малейшего стеснения. Как же после этого они смогут пожертвовать собой?

Я помню, в армии, если возникала необходимость идти на какое-то опасное задание, только и слышалось: "Господин командир, я пойду вместо него! Ведь он человек семейный - если его убьют, то дети останутся на улице!" Солдаты просили у командира пойти вместо кого-то другого на опасное задание, на передовую. Они радовались оттого, что убьют их, но останется жив какой-нибудь глава семейства и его дети не осиротеют. А сейчас? Разве встретишь где-нибудь, чтобы человек шел на такую жертву? Если и встретишь, то крайне редко. Помню, как-то раз мы остались без воды. Командир нашел по карте место неподалеку, где была вода. Но там засели мятежники. Тогда он говорит: "Есть тут неподалеку вода, но идти очень опасно и света зажигать нельзя. Кто возьмется сходить и наполнить несколько фляг?" Подскакивает один солдат: "Я пойду, господин командир!", подскакивает другой: "Я!", за ним - третий. То есть вызвались пойти все! На дворе тьма-тьмущая, без света страшно, аж мороз по коже продирает. Командир растерялся даже: "Вы ведь не можете пойти все!" Я хочу сказать, что о себе не думал никто. Ни один из нас не попытался найти какую-нибудь отговорку, например: "Господин командир, у меня болит нога", или "у меня болит голова", или "я устал". Мы все хотели пойти за водой, а на то, что наша жизнь подвергалась опасности, мы внимания не обращали.

Нынешний дух - дух теплохладности. Мужество, жертвенность совершенно отсутствуют. Нынешней ущербной логикой люди все перевели в другую систему измерений. И видишь оно как: раньше люди шли в армию добровольцами, а сейчас, не желая служить, достают себе справку, что они психически больные. Прикладывают все силы к тому, чтобы не идти в армию. Разве раньше было хоть что-то подобное? У нас в армии был один лейтенантик, всего двадцати трех лет от роду, но какой же он был молодчина! Однажды ему позвонил его отец, отставной офицер, и сказал, что намерен попросить кого-то, чтобы с передовой этого парня перевели в тыл. Ох, как же раскричался лейтенант, когда тот ему об этом сказал! "Как же тебе не стыдно, отец, говорить такое? Это трутни отсиживаются в тылу!" В этом человеке была искренность, честность и отвага настолько исключительная, что она даже переходила границы - он бежал в атаку впереди других. Вся его шинель была насквозь изрешечена пулями, но несмотря на это он остался в живых. А увольняясь в запас, он взял эту шинель с собой, на память.
_________________________________________

1) Раньше в университетах Греции абитуриенты могли сдавать вступительные экзамены сразу на несколько факультетов. Сейчас только на один.
2) 2 Сол. 3, 10.
3) Кариес - административный центр Снятой Горы Афон, где расположены Священный Кинот, губернатура, полиция, почта, магазины и т.д. - Прим. пер.

- преподобный Паисий Святогорец
Святая Гора Афон

Когда люди дают вам одежду больных,
чтобы приложить ее для освящения к святым мощам, то смотрите внимательно, чтобы это были только маечки, а не другое нижнее белье. Другое что-нибудь не годится это неблагоговение. Понятно, что солнце не испачкаешь и Бога тоже не испачкаешь. Дело в том, что самими же нами от такого неблагоговения овладевает нечистый дух. Раньше люди, заболев, брали маслице из своей лампадки, помазывались им и выздоравливали. Сейчас лампада горит просто как формальность, лишь для подсветки, а масло, когда моют лампаду, выливают в раковину. Как-то я был в одном доме и увидел, как хозяйка моет в раковине лампадку. «Вода куда идет?» - спрашиваю я ее. «В канализацию», - отвечает она. «Понятно, - говорю, - ты что же это, то
берешь из лампады маслице и крестообразно помазываешь свое дитя, когда оно болеет, а то все масло из стаканчика льешь в канализацию? Какое же ты этому находишь оправдание? И как придет на твой дом благословение Божие?» В теперешних домах некуда выбросить какую-то освященную вещь, например, бумажку, в которую был завернут антидор. А я помню, что у нас в доме не шла в канализацию даже та вода, которой мыли тарелки. Она сливалась в другое место, потому что даже крошки освящаются, раз мы молимся до и после еды. Все это сегодня ушло, потому ушла и Божественная Благодать, и люди беснуются. Будем, насколько возможно, внимательны ко всему. Хорошо будет после Божественного Причащения или aнтидора и Соборования протереть руки смоченной в спирте ваткой, а потом сжечь ее. Когда мы чистим алтарь, то все, соберется после уборки, надо выбросить в море или сжечь в чистом месте, потому что на пол могла упасть частичка антидора или Святого Тела. Конечно, если падает на пол малая частичка Святого Тела, то Христос не остается на попрание, но от нас самих уходит Божественная Благодать. За границей в храмах нет даже специальных сливов. Вода с Проскомидии сливается вместе с дождевой. «Нам, - говорят [заграничные священники], - запрещают делать специальные сливы, чтобы не размножались микробы». Всех людей заполонили микробы - и телесные и духовные, а они, если капля мира попадет им на голову, говорят: «Микробы будут размножаться!» Как же придет Благодать Божия? Беснование в миру начинается отсюда. К счастью, есть еще благоговейные женщины, молодые и пожилые, и ради них Бог хранит этот мир. — Геронда, одна госпожа попросила нас написать ей икону святого Арсения, чтобы повесить ее у себя в гостиной. — У нее там будут одни иконы? Не будет ли там других картинок, фотографий? И потом: курить не будут в этой гостиной? Пусть она лучше поместит эту икону в другую комнату в иконостас вместе с остальными образами и молится там. В одном доме, где мне как-то пришлось побывать, иконостас устроили под лестницей, хотя места имели предостаточно. А в другом доме хозяйка устроила себе иконостас перед канализационной трубой. «Хорошо, - спросил я ее, - как же это ты додумалась в таком месте сделать иконостас?» - «А мне, - говорит она, здесь нравится». И не то, чтобы к востоку было это место, нет - к северу! Так как же после этого придет Благодать? «Иже бо имать, - говорит Священное Писание, - дастся ему и преизбудет ему, а иже не имат и еже имать, возмется от него» (Мф. 13:12 ). Мы думаем, что имеем, но даже и то, что имеем, от нас отнимается. Благоговение потихоньку теряется, и зло, которое мы видим, происходит от этого. От невнимания можно даже бесноватым стать. Была одна женщина - Бог ее простит, она уже умерла, - так она стала бесноватой, потому что вылила в раковину святую воду. У нее в бутылочке оставалось немножко святой воды. «А, - сказала она, - эта святая вода несвежая, надо ее вылить, да и пузырек мне нужен». Вылила она святую воду, еще и помыла бутылочку, потому что внутри были остатки базилика, а потом начала бесноваться. Ушла Благодать, потому что Благодать не может пребывать в человеке неблагоговейном — А если, Геронда, кто-то выльет святую воду по ошибке? — Если он сам поставил бутылку со святой водой, например, в шкаф, а по прошествии времени не обратил внимание на то, что это святая вода, то на нем полгреха. Если же ее поставил туда кто-то другой, а выливший не знал, что это святая вода, то он не виноват. Как божественной Благодати приблизиться к человеку, если он не благоговеет перед святыней? Благодать пойдет к тем, которые ее чтут. «Не дадите святая псом», - говорит Священное Писание.

Доброе расположение - это все — А если, Геронда, у меня просят помощи, но мне нечего дать? — Когда я хочу подать милостыню и мне нечего дать, я даю милостыню кровью. Тот, кто что-то имеет и оказывает другим материальную помощь, испытывает радость, тогда как человек, которому нечего дать другим, постоянно страдает и в смирении говорит себе: «Я не оказал милостыни своему ближнему». Доброе расположение - это все. У иного богача есть что дать, но он не дает. А какой-нибудь бедняк хочет дать, но не дает, потому что дать ему нечего. Одно от другого отличается. Богатый, подав милостыню, чувствует удовлетворение. А бедному больно, он хочет сделать добро, но ему нечего дать ближнему. Он душевно страдает, тогда как, будь у него что-то, он отдавал бы его и не мучился. Доброе расположение видно по делам. Если кто-то попросит милостыни у бедняка и тот, сам испытывая лишения, подаст ему, то независимо от того, пропьет ли эти деньги человек, получивший милостыню, бедняк, подавший ее, получит душевную радость, а Бог, просветив кого-то еще, поможет материально и милостивому бедняку. А иногда, знаете, какая случается несправедливость? Человек, чтобы помочь ближнему, отдает ему то, что имеет сам, а другой в своем помысле истолковывает это, как ему нравится... 67 — Что вы имеете в виду, Геронда? — Предположим, что у какого-то несчастного есть всего-навсего пять тысяч драхм в кармане. Встречает он на дороге нищего, сует их ему в руку и убегает. Нищий видит, что это пять тысяч, и радуется. Проходит в это время мимо какой-то богатей и, видя, что другой подал пять тысяч милостыни, говорит в своем помысле: «Раз он так пятерки раздает, то кто его знает, сколько у него денег? Миллионер, небось!» И подает этот богатей нищему пятьсот драхм, успокаивая помысл тем, что исполнил свой долг. Между тем все, что имел тот несчастный, и была эта пятерка. И как только он увидел нищего, его сердце взыграло, и он ее отдал. А если
бы и богач немножко духовно работал [над собой], то имел бы добрый помысл и сказал бы: «Гляди-ка, отдал последнее» или: «У самого и былото всего тысяч десять, а пять отдал нищему». Но как ему придет добрый помысл, если он духовно не работал [над собой]? Вот он и комментирует: «Раз он так деньгами швыряется, значит, лопатой их гребет». А некоторые люди подают пятьсот или тысячу драхм нищему, но с бедным работником, трудившимся у них, из-за пяти или десяти драхм устраивают целые еврейские базары. Я не могу понять: ну хорошо, ты даешь пятьсот или тысячу драхм тому, кого не знаешь, и при этом оставляешь голодным того, кто рядом с тобой и помогает тебе? А ведь его ты обязан полюбить и ему помочь прежде всего. Но, видимо, милостыня этих людей делается для того, чтобы их похвалили. А какого-нибудь рабочего такие люди, движимые мирской логикой, могут еще и в суд потащить якобы для того, чтобы не быть посмешищем в глазах других. Одна женщина, ходившая в церковь, рассказала мне , что однажды она хотела купить дрова у одной бабушки, которая их три часа везла на мулах из леса в деревню. А в тот день эта бабушка прошла еще полчаса лишних, то есть в общей сложности три с половиной, потому что обходила сторожевые посты, чтобы ее не схватили лесники. «И почем же?» спрашивает ее госпожа. «Пятнадцать драхм», - отвечает старушка. «Нет, говорит госпожа, - это много. Я плачу тебе за них одиннадцать драхм». «Так-то вот, - сказала она мне потом, - это чтобы нас, людей духовных, не считали дураками». Я ей после задал трепку! Бабуля держала двух мулов и потеряла два дня, чтобы выручить двадцать две драхмы. Почему бы не дать ей двадцать драхм сверху?! Так нет же, вместо этого надо было устроить настоящую еврейскую торговлю.

— Подвиги совершают не те, кто ростом велик, а те, в ком есть отвага, широкое сердце и решимость пожертвовать собой. И на войне те, в ком есть отвага, имеют и доброту и не убивают других, потому что в отваге нет варварства. Такие люди стреляют не во врага, а вокруг него и вынуждают его сдаться. Добрый предпочитает быть убитым, нежели убивать. Человек, настроенный таким образом, приемлет божественные силы. Люди же злые трусливы и малодушны, свой страх они прикрывают наглостью, боятся и самих себя, и других и потому от страха стреляют без остановки. Когда я проходил военную службу во время гражданской войны, мы как-то раз зашли в одну деревню. «Здесь никого из бандитов нет, - сказали нам местные жители, - все ушли. Осталась только одна сумасшедшая». Один из наших издали увидел эту женщину и из ручного пулемета выпустил по ней две очереди. «Что я вам сделала?» - вскрикнула несчастная и упала на землю. — Он от страха это сделал? — Да, от страха. Люди такого склада ищут для себя легкие решения. «Врага лучше прикончить», - говорят они, чтобы уже не сомневаться. Человек менее трусливый будет и менее злым. Он будет стараться вывести врага из строя, например, повредить ему руку или ногу, но убивать его не будет. Мужество, отвага - это одно, а злобность, уголовщина - совсем другое. Брать врагов в плен для того, чтобы перерезать им горло, - это не мужество. Настоящим мужеством будет схватить врага, сломать ему винтовку и отпустить его на свободу. Мой отец так и делал. Когда он ловил четов , совершавших набеги на Фарасы, он отбирал у них винтовки, ломал их и говорил: «Вы бабы, а не мужчины». После этого он отпускал их на свободу. А однажды он оделся богатой турчанкой, пришел в их стан и спросил главаря. Заранее он договорился со своими парнями, чтобы те начинали атаку сразу, как только услышат условный сигнал. Когда четы провели его к главарю, отец сказал ему: «Пусть твои мужчины выйдут и оставят нас вдвоем». Как только они остались один на один, мой отец выхватил у главаря винтовку, переломил ее и сказал разбойнику: «Теперь ты баба, а я - Эзнепидис!» Тут он дал условный сигнал, налетели его молодцы и выгнали четов из деревни.
Для того чтобы преуспеть, надо иметь шальную, в хорошем смысле этого слова, жилку. В соответствии с тем, как человек использует эту шальную жилку, он становится или святым, или героем. Однако, если такой человек собьется с пути и увлечется злым, он может стать преступником. Тот, в ком нет шальной жилки, ни святым, ни героем стать не может. А потому должен завестись наш внутренний моторчик, должны заработать сердце, отвага. Сердце должно стать безрассудным. Я знаком со многими офицерами, вышедшими в отставку и от расстройства не находящими себе места. Некоторые из них хотят, чтобы началась война, чтобы быть при деле, - так в них все горит. А кто-то, только лишь получает призывную повестку, сразу весь дрожит, а еще кто-то притворяется сумасшедшим, чтобы не попасть в армию. Сколько отставников говорили мне, что хотят поехать в Боснию и повоевать! Не использовав свою отвагу в жизни духовной, они, слыша о войне, радуются возможности повоевать. Знаешь, какие подвиги, какую духовную борьбу подъяли бы эти могучие люди, познай они духовную жизнь? Да они бы стали святыми.

Нужно любочестно уверовать в Бога
— Геронда, я расстраиваюсь из-за находящих на меня помыслов неверия. — То, что ты расстраиваешься и не принимаешь их, значит, что эти помыслы от лукавого. Иногда Бог попускает нам иметь помыслы сомнения или неверия, чтобы увидеть наше расположение и любочестие. Но наш Бог- это не басня, подобная басням о Зевсе, Аполлоне и тому подобных «богах. Наша «вера» - истинная и живая. У нас есть «облако святых», как пишет апостол Павел (Евр. 12:1 ). Эти люди познали Христа, имели личный опыт общения с Ним и ради Него пожертвовали собой. И в нашу эпоху есть люди, посвятившие себя Богу и переживающие небесные состояния. Они держат связь с ангелами, святыми, даже со Христом и Матерью Божией. Я расскажу тебе кое-что и о себе, чтобы тебе помочь. Вот видишь, я тоже «сдаю кровь», рассказываю о некоторых событиях для того, чтобы помочь другим. Видя, как собранное человеком знание вытесняет из него веру, я, желая ее укрепить, рассказываю некоторые события из области веры. Когда я был ребенком, мы жили в Конице. Читая много житий святых, я давал читать их и другим детям или же собирал ребят, и мы читали вместе. Я восхищался великим подвижничеством святых, постами, которые они держали, и старался им подражать. От поста моя шея стала тоненькой, как стебелек от вишенки. Ребята дразнили меня: «У тебя голова упадет!» Что я тогда пережил! Ну, это ладно. Кроме того, мой старший брат, видя, что от постов я болею, и опасаясь, что я не закончу школу, забирал у меня брошюрки с житиями, которые я читал. Потом я прятал их в лесу, в часовне святой Варвары, тайком приходил туда и читал. Как-то раз один наш сосед, по имени Костас, сказал моему брату: «Я вправлю ему мозги, сделаю так, что он выбросит книжки, которые читает, и посты с молитвами оставит тоже». Что же, разыскал он меня, а мне было тогда около пятнадцати лет, и начал рассказывать мне теорию Дарвина. Он говорил, говорил, пока не заморочил мне голову. Как был с замороченной головой, я сразу направился в лес, в часовню святой Варвары. Войдя внутрь, я стал просить Христа: «Христе мой, если Ты есть, явись мне!» Я долго повторял это и без остановки делал поклоны. Было лето. Пот тек с меня ручьем, я весь взмок, вконец выбился из сил. Но я ничего не увидел и не услышал. Что же, выходит даже Бог не помог мне хоть бы каким малым знамением хоть бы стуком каким, какой-нибудь тенью - я ведь в конце концов был ребенок. Рассматривая происходившее по человечески или с помощью логики, кто-нибудь мог бы воскликнуть: «Боже мой, да ведь жалко его, несчастного! С одиннадцати лет он поднимался на скалы, он так подвизался, а сейчас переживает кризис. Ему заморочили голову дурацкими теориями, дома ему чинил препятствия брат, он убежал в лес, чтобы попросить у Тебя помощи!» Но никакого ответа: ничего, ничего, ничего!!! Выбившись из сил от многих поклонов, я присел. «Ну ладно, - подумал я тогда, - а что ответил мне Костас, когда я спросил его, какого мнения о Христе придерживается он?» - «Это был самый добрый, самый справедливый Человек, - ответил он мне. - Своим учением о справедливости Он задел интересы фарисеев, и от зависти они распяли Его». И тогда я решил: «Раз Христос был таким добрым и справедливым Человеком, раз другого подобного Ему никогда не было, раз злые люди от зависти и злобы умертвили Его, то ради этого Человека стоит сделать больше, чем сделал я. Ради Него стоит даже умереть». Только я так решил, как явился Христос. Он явился среди многого света, часовенка просияла, и сказал мне: «Аз есмь воскрешение и Живот. Веруяй в Мя, аще и умрет, оживет» (Ин. 11:25-26 ). В одной руке Он держал раскрытое Евангелие, в котором я прочитал те же самые слова. Со мною произошло такое внутреннее изменение, что я без остановки повторял: «А ну-ка, Костас, приди-ка сюда сейчас, давай теперь поговорим, есть Бог или Его нет!» Видишь, Христос, для того чтобы явиться мне, ждал моего собственного любочестного решения. Если же Он хочет любочестного решения от ребенка, то насколько больше Он хочет его от взрослого? — Некоторые, Геронда, подвергают сомнению весь божественный промысел. — Да как же можно принять всю эту историю со Христом за сказку? А разве то, что написали о Христе пророки, жившие за семьсот лет до Него и говорившие о Нем с такими подробностями, не заставляет этих людей задуматься? В Ветхом Завете с точностью говорится даже о том, за какую сумму будет предан Христос (Зах. 11:1-13 ), и о том, что евреи не положат эти деньги в сокровищницу храма, поскольку они будут ценою крови, но купят на них участок земли для погребения странников (Иер.18:2, 32:9 )). Исполнилось то, о чем пророчествовал Захария и другие пророки. Все настолько ясно! Подробности до таких мелочей! В Священном Писании говорится даже о том, что сделают с ризами Христа (Пс.21:19 ). И все это было сказано за много лет до Его Рождества. Да как же [после всего этого] я приму помысл неверия? А потом мы видим апостола Павла. Он был гонителем христиан и в Дамаск направлялся с этой целью. На пути ему явился Господь и сказал: «Савле, Савле, что мя гониши?» (Деян. 9:1-18 ) «Кто Ты, Господи?» - спросил Савл. «Я Христос, Которого ты гонишь,» ответил ему Господь. Потом Христос извещает Ананию, и тот крестит бывшего гонителя! А сколько горя хлебнул после этого апостол Павел, сколь многий подвиг подъял он, проповедуя во всех язы цех! Потом были мученики. Одиннадцать миллионов мучеников! Что, у них у всех было не в порядке с головой? Как же можно забывать все это? Может ли не уверовать человек, хоть чуть-чуть прочитавший Евангелие? Если бы в Евангелии имелись еще какие-то подробности, то это весьма помогло бы уверовать всем людям. Но Бог нарочно не допустил этого, чтобы люди просеялись, чтобы стало ясно, кто любит Его, кто жертвует ради Него собой, не ожидая чудес или чего-то подобного. Я думаю, что какие бы богохульства ни услышал человек любочестный, они не прикасаются к нему, не влияют на него. Надо уверовать в Бога любочестно, а не требовать для этого чуда. Знаешь, как я расстраиваюсь, когда приходят взрослые люди и говорят мне, что хотят увидеть какое-то чудо, чтобы уверовать? Если бы они были дети, то имели бы какое-то оправдание по причине своего возраста. Но говорить «для того, чтобы уверовать, надо что-то увидеть», самому не сделав ради Христа ничего, - это ведь такая дешевка! Да хоть бы и увидели они чудо, пойдет ли оно им на пользу? Они объяснят это колдовством или еще чем-нибудь в этом роде.

Геронда, во время молитвы мое сердце остается холодным — Это от того, что ум не шлет телеграмму сердцу. А, кроме этого, в молитве нужно потрудиться, невозможно во мгновение ока достичь такого состояния, чтобы ум совсем не уходил. Необходимо терпение. Как в дверь стучат? Стукнут разок, стукнут другой, потом ждут - и дверь открывается. А ты хочешь один раз постучать и сразу войти. Так не бывает. Когда ты начинаешь молитву, у тебя что, нет к ней желания? — Я ощущаю нужду в помощи, потому что чувствую себя слабой.
— А, вот с этого-то и начинают. В молитве необходима настойчивость. «И нуждаста Его», - говорит Евангелие о двух учениках, встретивших Господа на пути в Эммаус. Христос остался с ними, потому что они, находясь с Ним в [духовном] родстве, имели на это право. У них были смирение, простота, доброта в хорошем смысле этого слова, дерзновение. У них были все предпосылки, чтобы Христос остался с ними, и поэтому Он это сделал. Обо всем просимом нужно молиться с верою, нужно терпеть, и Бог заговорит. Ведь, молясь с верою, человек некоторым образом обязывает Бога исполнить просимое ради этой веры. Поэтому, прося о чем-то у Бога, «не усумнимся» и будем услышаны. «Имейте веру и не сомневайтесь» (Мф. 21:21 ), - сказал Господь. Бог знает, когда дать нам то, о чем мы просим, так, чтобы это не нанесло нам духовного вреда. Иногда мы просим о чем-нибудь у Бога, но не имеем терпения и волнуемся. Нам стоило бы волноваться, если бы наш Бог не был сильным, но раз мы имеем Всесильного Бога, у Которого такое великое множество любви, что Он питает нас Своею Кровью, то нашим волнениям нет оправданий. Иногда мы не вверяем разрешение какой-то трудности в руки Божии, а действуем по-человечески. Когда мы просим о чем-то у Бога, но наша вера колеблется, и мы, не дожидаясь, пока Он ответит на наше прошение, хотим по-человечески добиться того, чего трудно добиться, то это похоже на то, что мы подаем Царю Богу прошение, но, когда Он простирает Свою руку к действию, забираем наше прошение обратно. Потом мы снова просим Его, но наша вера опять колеблется, мы опять волнуемся и повторяем то же самое. Так наша мука становится затяжной. То есть мы ведем себя, словно человек, который подает прошение в Министерство, но вскоре, передумав, забирает его назад. Потом он опять передумывает и подает его обратно, проходит еще немного времени, и он снова забирает его. Однако прошение должно лежать на месте, чтобы до него дошла очередь.