ГордонКихот. 24 октября. Михаил Шуфутинский
Мы говорим сегодня о "блатняке", о песне, которая эксплуатирует семантику, образный ряд и реалии блатного мира, мира людей, которые однажды нарушили закон и имеют собственные представления о морали.
АЛЕКСАНДР ГОРДОН: Добрый вечер. Когда меня охватывает очередной приступ мизантропии, я привычно делю человечество на две очень неравные группы. Одна, меньшая – это те люди, которые понимают, что такое гул истории, которые знают, что для того, чтобы они физически возникли в этом мире, должны были сдвинуться материки, пройти тысячелетия, возникнуть цивилизации, прогреметь войны, чтобы их родители просто физически имели возможность встретиться и зачать. И эти люди, слыша этот гул истории, понимают, что они не первые, кто живут в этом огромном мире. И есть другая часть людей, к сожалению, на мой взгляд, большая. Которые абсолютно убеждены, что их страдания и их представления о действительности, о нормах, о морали, о нравственности, о мире, который их окружает – это единственно верное, что может существовать, и это единственное, что заставляет их страдать по-настоящему. Вот какие мысли возникают. И какие вопросы нам приходится решать в самой, наверное, субъективной программе на телевидении "Гордон Кихот".
А.ГОРДОН: Я адресую эти аплодисменты к тем, кто кроме меня сегодня будет отстаивать ту или иную точку зрения. Сейчас я позову сюда главного героя нашей программы, которого совершенно не знаю как человека. Но ему придется нести ответственность за весь базар, простите за эту лексику, вы сейчас поймете, почему я ее употребляю, которую развели его товарищи по цеху. Не буду предварять дальнейшими словами его появление. Михаил Шуфутинский. Здравствуйте, Михаил Захарович. А я вот тут предварил ваш выход словами, что я вас совершенно не знаю.
МИХАИЛ ШУФУТИНСКИЙ: А я вас знаю.
А.ГОРДОН: Ну, тоже сомневаюсь. Я ведь тоже не так уж ярко выражаюсь как человек в том, что делаю. Вот разве что в этой программе. Я называю ее самой субъективной почему? Потому что мне в мои годы вдруг захотелось наконец снова бороться за те представления, которые у меня возникли о мире с тем же почти юношеским энтузиазмом, как я это делал, вот Ксения Стриж не даст соврать – мы с ней вместе учились – в годы гораздо более молодые. И мы вас позвали сюда как самого яркого представителя того, что сегодня называется русским шансоном. Мы говорим сегодня о "блатняке", о блатной песне, о песне, которая эксплуатирует семантику, образный ряд и реалии блатного мира, мира своих, людей, которые однажды нарушили закон, которые имеют собственные представления о морали. Вопрос-то сегодня, который мне хотелось бы реально обсудить, это не насколько эти люди имеют право на самовыражение, право на самовыражение – иначе бы я здесь не стоял – имеет любой фрик. (Аплодисменты). Я говорю о другом. Я говорю о том, что слушатель может быть разный, что есть, простите меня за эту лексику, неокрепшие души, что происходит романтизация зоны, что то качество жизни, которое считают идеалом эти люди, оно так или иначе транслируется на нас и каждый, я уж не говорю о детях, каждый сравнивает свою жизнь с той, о которой поется, в том числе и в "блатняке".
М.ШУФУТИНСКИЙ: Но вы не по адресу обратились.
А.ГОРДОН: Да по адресу. Я же не стал бы вас, серьезно, звать сюда и все это говорить, если бы чуть-чуть не изучил ваше творчество до вашего прихода сюда. Я с большой настороженностью отношусь к тому, что вы называете лирикой – но это отдельный разговор, у нас просто разные вкусы, извините. Но я не могу исключить из вашего творчества и творчества ваших товарищей по цеху вот ту самую блатную романтику, те самые реалии "блатняка". Еще раз подчеркиваю, не раскаявшихся в зоне людей, понявших, что они совершили преступление не только перед обществом, но и перед чем-то высшим, а людей, которые настаивают на том, что этот образ жизни достойный, нужный, необходимый, в котором они готовы жить дальше. У вас в вашем песенном творчестве этого, к сожалению, предостаточно, и даже в последних.
КСЕНИЯ СТРИЖ (сторонник М.Шуфутинского), радио- и телеведущая: Нет
А.ГОРДОН: Да. Ну, у меня же тексты есть, я же могу цитировать.
К.СТРИЖ: Пожалуйста. Во-первых, эти тексты, ни один из них не написал Михаил Захарович, он исполнитель.
А.ГОРДОН: Сюда, сюда, сюда. Исполнители отбирают то, что он исполняет. Правильно?
К.СТРИЖ: Конечно.
МИХАИЛ МАРГОЛИС (противник М.Шуфутинского), обозреватель газеты "Известия": То, что, например, вы называете лирикой и с большим..
К.СТРИЖ: Сюда надо было звать Новикова. Или Дюмина.
А.ГОРДОН: Звали. Я почему сказал.
К.СТРИЖ: Вот это тогда напрямую тогда разговор.
А.ГОРДОН: Я почему сказал в самом начале-то, что придется отвечать сегодня за базар всего цеха, да? Михаил Захарович на сцене – это воплощенная мечта ребят, которые да?
К.СТРИЖ: Это эстрада варьете, вот что это.
М.МАРГОЛИС: Эстрада варьете постоянно эксплуатируется именно как раз представителями этого жанра. Допустим, тот же фестиваль "Звездная пурга", который вы, Ксения, в свое время и так далее, Михаил Захарович там постоянный гость и в общем-то никоим образом не выбивается из контекста.
К.СТРИЖ: Да. Спел. "Пусть тебе приснится Пальма де Майорка" спел человек.
М.ШУФУТИНСКИЙ: Фестиваль прошел один раз.
М.МАРГОЛИС: Юра Алмазов, который пел "У нас с братаном на двоих четыре ходочки" и так далее, то есть это был совершенно конкретный фестиваль. Да. В последней хоровой песне там был "Владимирский централ", который там зал должен был подниматься и петь стоя, то есть песня совершенно определенная, и Михаил Захарович находился на сцене среди всех.
Мы сейчас говорим не о "Владимирском централе". Мы говорим, наверное, о том, как это можно сделать. Ты же знаешь, что я тоже Мурку пою, правильно? Я не отказываюсь от этой песни, потому что это величайшая любовная лирика, скажем так.
К.СТРИЖ: Я отвечаю, поддерживаю.
А.ГОРДОН: Почитай вслух, у тебя хороший был по сцене речи, там... Ну прочти вслух.
К.СТРИЖ: "Прошлась под кожей иголка-иголочка как по душе потопталась судьба, с тех пор осталась наколка-наколочка, и я забыл бы, да только нельзя". Какая прелесть!
А.ГОРДОН: А дальше-дальше-дальше-дальше-дальше. (говорят вместе) Нет, нет. Стоп, секунду. Ребят, давайте разберемся сразу. Они отвергают обвинение. Наколочка – не "блатняк"?
М.ШУФУТИНСКИЙ: Это эстрадная песня.
К.СТРИЖ: У меня есть наколочка.
А.ГОРДОН: Секунду-секунду, потрясающая по силе, я никак не мог в себя прийти, потому что я не понял, о ком идет речь и причем здесь собственно Евангелие. Потрясающее по силе четверостишье: "Было легко и просто, но изменился мир. Там, где стоял апостол, выставлен конвоир". Какой апостол там стоял? Почему там теперь стоит конвоир? Ребят, не надо отрицать, пожалуйста, что Михаил Захарович имеет прямое отношение к "блатняку", эксплуатирует эту тему, превращая ее в эстрадное представление. "А нести конвой, и все до дна. В каждой камере теребил, но начальничек с бодуна не особенно в зубы бил. Здешней публике по суду за украденный чемодан вечно писано на роду бритый наголо Магадан".
М.ШУФУТИНСКИЙ: Вот это и горькая судьба. На самом деле шансон, о котором мы говорим здесь.
А.ГОРДОН: "Блатняк"!
М.ШУФУТИНСКИЙ: Нет, шансон! В этой стране является отражением этой страны.
А.ГОРДОН: Вот давайте это запомним, что это отражение страны, а потом поговорим о том, какой части страны, когда и по каким обстоятельствам.
К.СТРИЖ: А можно мне вопрос? Ну, давайте, еще есть и какая-то радиостанция Ретро, и очень много советских песен великолепных, которые сейчас на новой волне очень модно.
А.ГОРДОН: Ксюш, проблема знаешь в чем? Проблема знаешь в чем? Что нельзя сесть в такси и в маршрутку, чтобы услышать радио Ретро. А вот любое такси и любая маршрутка, как только ты садишься, слушают что? "Блатняк".
К.СТРИЖ: О чем это говорит? О чем это говорит?!
А.ГОРДОН: Вот об этом мы и рассуждаем сегодня.
М.МАРГОЛИС: Ксень, ты говоришь, что "блатняк" почти везде, но у нас фактически мэйнстрим, вот в чем проблема, понимаешь? Это очень большая проблема.
К.СТРИЖ: Нет, ну выбор есть. (говорят одновременно)
М.МАРГОЛИС: Извини, нет выбора вообще. Кто знает Паоло Контэ? Кто, подымите руки, знает Паоло Контэ? Два человека! Это не выбор для нормальной страны.
АЛЕКСАНДР ГУРОВ (противник М.Шуфутинского), депутат ГД РФ, член Комитета по безопасности: Дело в том, что я пришел сюда отнюдь не критиковать Михаила Шуфутинского и отнюдь не говорить о том, что шансон и так далее. Правильно. Я хочу сказать как специалист по изучению блатной субкультуры, такой автор Челидзе в Америке написал книгу о преступности в СССР, и пишет: "Русская нация априори преступна". И приводит, что кулачные бои об этом свидетельствуют, жаргон неимоверный и, конечно, блатные песни, то что вся страна поет. И я хотел бы еще сказать. Вот чтобы вы тоже об этом подумали – что на Руси всегда почему-то воспевали разбойника, и в глазах простолюдина это идеал свободы. Почему тогда такой был идеал у простолюдина, если мы посмотрим? Забитость населения полная. И отсюда вот этот идеал этой свободы, и он ее воспевал, там разбойник Кудеяр, Стенька Разин бросает женщину в воду.
К.СТРИЖ: Великолепно сказал Джон Рид: "Вера в мои идеалы не мешает мне уважать веру в чужие".
А.ГОРДОН: Вот сейчас стоп. Пожалуйста, разойдитесь. Разойдитесь, пожалуйста. Разойдитесь. Почему? Прозвучало два очень важных тезиса, которые я предлагаю обсудить. Один – от Михаила Захаровича, второй – от Александра Гурова. Первый тезис: какая страна – такие песни.
М.ШУФУТИНСКИЙ: Я не сказал какая страна – такие песни.
А.ГОРДОН: Вы сказали, что каждая эпоха имеет свои песни.
М.ШУФУТИНСКИЙ: Я сказал, что шансон как искусство отражает в каждую эпоху жизни страны полностью то, что происходит, эту эпоху.
А.ГОРДОН: Да. Да. Вот, два вопроса. Полностью ли отражает? Или нам преподносят так, что это и есть народная культура сегодня? О народной культуре, заметьте, говорим. А главное не это. Моя обида и мой пафос заключаются в том, что у нас был период, когда, фигурально выражаясь, сидело полстраны. А полстраны, эти остальные полстраны охраняло.
М.ШУФУТИНСКИЙ: И этого никто никогда не забудет.
А.ГОРДОН: Этого никто никогда не забудет, да? Но! Выясняется, что уже забыли. Почему? Тех не стало, эти вернулись и "блатняк" стал неотъемлемой частью культуры той страны, которая была в 37-53-м буквально сгноена в лагерях. Вот когда в нашем сознании это произошло? Лев Александрович, можно вас пригласить сюда? Вы же защитник.
ЛЕВ АННИНСКИЙ (сторонник М.Шуфутинского), критик, писатель, публицист: Я жду вопроса.
А.ГОРДОН: Как вы оказались на той стороне?
Л.АННИНСКИЙ: Меня привели туда под конвоем. И главная моя задача была не перепутать, "за" я или "против".
А.ГОРДОН: Вы разобрались?
Л.АННИНСКИЙ: Теперь да.
А.ГОРДОН: Говорите.
Л.АННИНСКИЙ: А что я могу сказать на ту тему, которую вы нам предложили? Всегда зона – она так не называлась "зона", она называлась "каторга" - была продолжением реальности, другой ее стороной. Другое дело, что и там, и тут были талантливые люди, и там и тут что-то писали, пели. Только стена была. Допустим, если в лагере оказываются талантливые люди, они естественно поют. Из них половина поет с ненормативной лексикой, а другая поет, понимая, что это ненормативная лексика и дополнительный вызов. А дополнительный вызов, оскорбление – это тоже тема, они не перешагивают эту границу. В 53-м году, когда была Ворошиловская амнистия, я был студент, филолог. И вот вернувшиеся оттуда ребята, а мы жили в том месте, где много бараков. Каждый вечер у входа в барак выходил одноглазый, избитый где-то бывший уголовник брал гитару и пел песни, в том числе изумительные, но и при этом полно было всякой трухи и швали. Значит, когда это происходит, всякий нормальный слушатель отделяет шваль от того, что и там тоже может возникнуть замечательная поэзия. Вот мое мнение на это дело.
А.ГОРДОН: Лев Александрович, вам повезло или не повезло, я не знаю как судить, что вы слышали эти песни во дворе от одноглазого уголовника.
Л.АННИНСКИЙ: Да.
А.ГОРДОН: У нас здесь сидят два программных директора двух FM-радиостанций, двух уже. Если уж мы запрещаем такие невинные вещи как курение, с чем я активно борюсь, если у нас даже в пивной рекламе нельзя использовать образ человека, то может быть, нам поднажать на это дело? Может быть, нам песни, которые воспевают пребывание на зоне, может быть нам их законодательно запретить?
Л.АННИНСКИЙ: Саш, я не понял: вы против курения или против запрета курения?
А.ГОРДОН: Я против запрета курения, но за запрет шансона.
ДМИТРИЙ ШИРОКОВ (сторонник М.Шуфутинского), программный директор радиостанции "Добрые люди": Александр, можно? А скажите, Александр, а почему нужно запретить радиостанцию и изъять ее из открытого доступа, если, например, в мощной ротации там, каждый час звучит песня Владимира Семеновича Высоцкого.
А.ГОРДОН: Потому что вы используете Высоцкого как легализацию всего остального трэша.
АРТУР ВАФИН (сторонник М.Шуфутинского), программный директор радио "Шансон": Секунду. Секунду. Александр, ответь на вопрос. Насколько я предполагаю, речь идет о том, что человек, послушав эти песни, видимо, совершает некие действия. Да? Преступные?
А.ГОРДОН: Смотрите. Человек, послушав эти песни, в любом случае совершает действие. У него происходит некое внутреннее движение души, и мы оговариваем сознательно, что это несозревший молодой человек, который принадлежит к большей группе, о которых я говорил в самом начале, которые не знают, что существует другая история, другая культура, которому не повезло родиться в семье, где ему это объяснят, который учится в школе, которая недостойна учить детей. Обряд инициации молодого человека ни в одном обществе никто не отменял – ни в первобытном, ни в примитивном, ни в цивилизованном.
А.ВАФИН: Все понятно. То есть, послушав песни Михаила Шуфутинского, человек отправится убивать.
А.ГОРДОН: Захочет в золотом костюме танцевать на фоне девочек, а поскольку в реальной жизни это невозможно, он пойдет и украдет.
М.МАРГОЛИС: Я с другой претензией. Я как бы настаиваю как раз на другом тезисе – что с 90-ми годами, когда шансон стал мэйнстримом, он просто стал гигантской дырой для графомании, понимаете? И просто для абсолютно бесталанного контингента людей, которые таким образом получили право на реабилитацию своего творчества.
А.ВАФИН: Я совершенно не так воспринимаю понятие мэйнстрим.
М.МАРГОЛИС: Дима, где ты выходишь на 24 часа вещания шансона? Где находится? Ежедневно 24 часа вещается русский шансон. Кто эти люди? Вот я был на нескольких фестивалях этих людей, это ужас полнейший!
Д.ШИРОКОВ: Я просто. Надо развести, как бы? Артур занимается радио "Шансон", я занимаюсь другим.
М.МАРГОЛИС: Я с Артуром естественно о том же самом говорил. Где вы находите его?
Д.ШИРОКОВ: Где его находят, я тебе могу сказать.
К.СТРИЖ: Нет, ну мы сегодня не говорим об авторской песни, мы не говорим об эстраде, хотя вот - эстрада, но дело в том, что в репертуар вышеупомянутой радиостанции входят и эти песни.
М.МАРГОЛИС: Сверните их и не пускайте в эфир!
Д.ШИРОКОВ: А кого пускать?
М.МАРГОЛИС: Тем самым вы девальвируете и жанр в том числе!
Д.ШИРОКОВ: А кого пускать?
А.ГОРДОН: Оказывается, дело-то живое. И любят, и ненавидят. Все правильно. У вас были вопросы к маэстро или претензии?
БОРИС ЯКЕМЕНКО (противник М.Шуфутинского), член Общественной палаты: Не претензии. Я считаю, что если вопрос ставится таким образом, то как говорят историки, надо договориться о терминах. Если мы говорим о "блатняке" – это "блатняка", если мы говорим о шансоне, это уже благородное явление, куда сразу вписываются Франция, Высоцкий, все остальные. А кроме всего прочего, я считаю, что если уголовники, создающие эти песни, сознательно хотят, чтобы другие люди им подражали или просто донести до других те мысли, которые их беспокоят, пусть они поют об изнасилованных женщинах, об ограбленных женщинах, у которых вытащены последние деньги, об избитых на улицах. И после этого будет честно. После этого можно будет сразу сказать: вот одно, а вот другое. А так получается невинный страдалец, оказавшийся в тюрьме, потому что там Бог создал прокурора или, там, наоборот вора, а черт – прокурора, это конкретно совершенно поется, страдает теперь, не может попасть к родной маме, а кругом вот такое зло и ненавистное общество, которое его, бедного жаждет там сохранить.
ИГОРЬ ЗУБКОВ (сторонник М.Шуфутинского), композитор: Вы меня, пожалуйста, извините, тут слишком много вопросов, которые на мой взгляд отнесены непосредственно ко мне.
А.ГОРДОН: Композитор Зубков, член Союза композиторов, лауреат многих премий, автор музыки к фильмам.
И.ЗУБКОВ: Вот я – композитор той песни, которая муссировалась.
А.ГОРДОН: Это какой?
И.ЗУБКОВ: Наколочка!
А.ГОРДОН: А! Да-да-да.
И.ЗУБКОВ: Вот я композитор, стихи Константина Арсеньева. Я вам хочу сказать, что я абсолютно очень точно и хорошо знаю положение сегодняшнего шансона, также как положение с поп-культурой, в которой я написал порядка 400 песен, известных всем. Не нужно говорить о шансоне, как о культуре, которая продвигается кем-то, потому что шансон в отличие от поп-музыки, поп-культуры, так называемой попсы, никогда себя не продвигал. Он – искусство, которое вышло само по себе.
ДМИТРИЙ ХОРОНЬКО (противник М.Шуфутинского), музыкант: Уважаемый господин Зубков, простите я не вижу глаз, поэтому уже в принципе странно. Спасибо большое. Потому что общаться с темными очками. Вы зарабатываете деньги этим?
И.ЗУБКОВ: Конечно.
Д.ХОРОНЬКО: Все! Но я зарабатываю эти деньги так, как и вы, пройдя образование музыкальное и так далее, какие-то зная основы, и вы зарабатываете на этом бабло – это и есть бизнес. И нечего здесь! Вы поняли, что можно зарабатывать, а теперь все что угодно можно говорить.
И.ЗУБКОВ: Заработанное бабло в результате этого, люди поют.
Д.ХОРОНЬКО: Какие люди? Фамилии? Фамилии эти людей? Стиви Вандер?
И.ЗУБКОВ: Пугачева, Орбакайте. У нас нет Стиви Вандера в стране.
Д.ХОРОНЬКО: Он там есть. 400 шлягеров!
К.СТРИЖ: Дим, чего ты глупости говоришь?
И.ЗУБКОВ: А давайте спросим? Кто-нибудь знает такую песню "Женское счастье"? "Школьная пора"?
А.ГОРДОН: Ребят, вы сейчас чем меряетесь, извините пожалуйста?
И.ЗУБКОВ: Я говорю о том, что в результате заработки этого бабла.
К.СТРИЖ: Не оправдывайся за честно заработанные деньги!
И.ЗУБКОВ: Я имею в этой стране миллионы людей, которые благодары мне за то, что я такой, зарабатываю бабло.
А.ГОРДОН: Ребят, ребят, давайте разойдемся. Ксения, правильно. Разошлись. Все неправильно.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ (видео)
А.ГОРДОН: Мы вновь в студии Первого канала боремся с чудовищем "блатняка", или как он теперь называется русский шансон, хотя многие принимают это за огромную., приятную для вида, полезную ветряную мельницу. В программе Гордон Кихот. Михаил Захарович, сколько людей – столько мнений. Мы попытались собрать самые полярные из них и составить ваш портрет. А пока давайте посмотрим, какой Шуфутинский омерзительный.
О творческом пути короля русского шансона красноречивее всего скажут две главные его награды. Михаил Шуфутинский – кавалер ордена Петра Первого и лауреат премии Серебряная Калоша за чисто конкретный вклад в искусство. Успех этого кабацкого шансонье можно объяснить только этим диким сочетанием фальшивой респектабельности с фальшивым исполнением. Выкормыш советского ВИА "Лейся, песня" транзитом из Америки привез на Родину фирменный стиль VIP-шансон. Толстяк, похожий на цыганского барона, весь в девочках и золотых цепях делал всем нам невозможно красиво. К счастью, с телевизора эту малину быстро убрали, но его сценический образ по-прежнему возвышается колоссом пошлости над всем остальным русским шансоном. Сбежав на Родину из кабацкой клетки, Миша Шуфутинский первым взял на гоп-стоп обнищавшую душу русского народа. Спирт Ройаль шел под его песни так же хорошо, как сейчас идет дорогое виски на корпоративах, где 60-летний король русского шансона зарабатывает на пропитание. Но после того, как его главные слушатели перестреляли друг друга в 90-е, певец стремительно выходит в тираж.
А.ГОРДОН: Опа!
М.ШУФУТИНСКИЙ: Да если бы я знал, я бы вчера не пустил вас к себе в студию.
А.ГОРДОН: Даже я не ожидал.
М.ШУФУТИНСКИЙ: Вы там потратили на это время.
А.ГОРДОН: Даже я не ожидал. Вы что?
М.ШУФУТИНСКИЙ: Чудесно. Спасибо. Это самая лучшая реклама сегодня для меня.
А.ГОРДОН: Погодите.
М.ШУФУТИНСКИЙ: Спасибо Первому каналу!
А.ГОРДОН: Я же вас предупредил, что ролик будет не один, их будет два. Давайте посмотрим, какой замечательный Михаил Шуфутинский.
Король русского шансона прошел тернистый путь прежде чем воцариться на российской эстраде. Его преследовало КГБ, он пел по кабакам в Магадане и нищенствовал в эмиграции. Песни Михаила Шуфутинского подпольно тиражировались и слушались на кухнях вместе с Высоцким и Окуджавой. Для миллионов советских людей он стал флагманом свободы, за которую боролся своими песнями на чужом континенте. А его вульгарный сценический образ с золотой цепью на шее и длинноногими девочками на бек-вокале – это протест против тотального огламуривания и ханжества, которые заполнили эстраду на рубеже веков. Его стиль призывает вернуться к истокам и сполна ощутить всю мощь народного праздника. Его зритель и слушатель может не стесняясь выражать всю полноту своих чувств, также как сам исполнитель не стесняется собственной полноты. Своими лихими песнями Шуфутинский раскрепостил закомплексованную нацию и помог выжить ей в лихолетье. Именно поэтому он не забыт народом, его диски по-прежнему продаются бешеными тиражами, а сам он пребывает в статусе классика.
А.ГОРДОН: Михаил Захарович, что правда?
М.ШУФУТИНСКИЙ: Знаете, у меня совсем мало слов. Хочу только сказать одно. Мы сегодня говорили по поводу того, что почему-то в каждой машине, вот только садишься в нее, до тошноты, до одурения слышишь этот ненавистный голос радио "Шансон". Вот так случилось, вот такой народ, вот это он любит и ничего сделать невозможно. И вот как правильно сказал господин Анненков – что это меняется, наверное, столетиями.
Л.АННИНСКИЙ: Простите, я не из господ, мы с товаришей.
М.ШУФУТИНСКИЙ: И вот есть, конечно, много людей, которые не входят в число любителей того, что делаю я. Но это вовсе не значит, что то, что делаю я, плохо. Это очень субъективно, а поскольку программа – субъективная, то я считаю, что это и есть объяснение тому, о чем меня спросили.
А.ГОРДОН: Все так. Есть у меня одно сомнение. Вот случись чего, и я, например – от сумы и от тюрьмы никто не зарекается – окажусь на зоне. И вот я себе как это представляю? Я выхожу из барака и пою Шуфутинского про себя? Или Мурку насвистываю? Ну, я понимаю, что зона меняет людей, что тюрьма – это экстремальные условия существования, но я такого о себе вообразить не могу. Развейте мои сомнения. Но мне-то кажется, что самая маргинальная, самая агрессивная, иногда, простите за жаргон, ссучившаяся часть зоны – это как раз вот это примитивное представление в этой песенной культуре русского народа. А остальные знают и лучшие образцы, а остальные-то могут петь и высокое, наконец.
М.ШУФУТИНСКИЙ: Слушайте, я много спел высокого. Но просто об этом сегодня не говорили. Вас это не интересует. Я вас в этой позиции не интересую. Я спел "Москва – Владивосток", я спел о той национальной идее, о которой вы не можете никак договориться.
А.ГОРДОН: А знаете, почему нас это сегодня не интересует? Потому что то, что вы спели из невысокого, перевешивает. Вот так получилось. Дайте микрофон, пожалуйста.
М.ШУФУТИНСКИЙ: Это цирк, конечно. Мне смешно.
А.ГОРДОН: Представьтесь, пожалуйста!
ВЛАДИМИР ВОЛЖСКИЙ: исполнитель шансона. Дело в том, что в каждой музыке должен быть определенный баланс. Музыка вся нужна. То есть, и андеграунд. Вот, здесь сидит Лагутенко, так? Например, я его вообще слушать... ну, ужасно его слушать – там, "карнавала не будет, нет". Но от этого... Это же не значит, что Лагутенко нужно завтра уничтожить. И пусть он поет.
А.ГОРДОН: Погодите, почему не значит? Стоп, секундочку, почему не значит? Во-первых, мы Лагутенко сюда еще позовем, да ведь? Мы поговорим.
В.ВОЛЖСКИЙ: Вот я слышал его песни порой. Вот мы сегодня говорим о шансоне.
А.ГОРДОН: Мы говорим о "блатняке".
В.ВОЛЖСКИЙ: Я слышу. "У яйца дрозда голубые глаза", ну что такое? Или, там, поет Агата Кристи: "Я на тебе как на войне, а на войне там, тоже как на тебе". И это вы нормально считаете, андеграунд. Нужен определенный баланс, чтобы не зомбировали. Вот наш шансон – он наш, и поэтому...
А.ГОРДОН: Да. Вы сидели?
В.ВОЛЖСКИЙ: Да, я сидел 25 лет.
А.ГОРДОН: Чего поют на зоне, расскажите мне? Вопрос был простой: что поют на зоне?
В.ВОЛЖСКИЙ: Я пою о том, что я прошел.
А.ГОРДОН: Не, не что вы поете, а что поют на зоне? Вот люди что поют?
В.ВОЛЖСКИЙ: На зоне? То же самое и на зоне поют. Кто-то поет и даже Лагутенко там. Публика разная.
А.ГОРДОН: Дайте микрофон сюда.
ЕКАТЕРИНА КОВАЛЕВА (противник М.Шуфутинского): Я вам хочу сказать, что поют на зоне и что слушают на зоне. На зоне слушают контингент.
А.ГОРДОН: Не, вы только скажите, откуда вы это знаете?
Е.КОВАЛЕВА: Ну я – ранее сидевшая, не один раз. Дело в том, что на зоне контингент с 18-ти лет и до 70-ти. У них можно найти все. Ну, контингент разный – начиная от глухой деревни и кончая бомондом московским, поэтому такой жаргон, какой интеллект, какие тараканы в голове – то и поют.
А.ГОРДОН: То есть, там тоже люди разные? Люди разные, а выход оттуда, я имею в виду в песенную культуру музыкальную, почему-то один. Вот вам не кажется, что произошла узурпация? Что взяли, еще раз повторю, взяли самый маргинальный слой, людей, которые не получили к своему несчастью, ни представления о мире, ни образования, которые были несчастливы в семье, в обществе, которые совершили проступок, не раскаялись в этом, и пытаются... Вот вы, взяли, профессионалы, которые на этом деньги делают – и пытаются на этом выжать слезу народную.
А.ГУРОВ: Дело в том, что я бы не стал даже... Саш, я не стал бы даже обвинять население тюрем в том, что они пытаются. Это мы помогаем, так сказать. Ведь, я повторюсь, это в одесских полупритонах наши полуинтеллигенты создали.
А.ГОРДОН: Саша, чтобы за Одессу вы мне ни говорили, там были до войны тексты потрясающие. Почему? Потому что это было не блатное искусство, а наивное. Это большая разница. Лев Александрович со мной не согласится: "Огни притона заманчиво мерцают".
А.ГУРОВ: Но согласитесь, что большая часть песен, которые мы слышим на радио и телевидении, которые мы сегодня обсуждаем, это созданы не на зоне, это созданы вне зоны. Таким образом, мы как бы перекладываем на них свою ответственность.
Д.ШИРОКОВ: Однажды меня подвозил ночью водитель. Человек он оттуда. И я его начал спрашивать, вот тот же самый вопрос, который задавали вы. Я говорю: "А что там люди слушают? Ну вообще, каков критерий? Вот кто из артистов – вот у вас, там, например может играть в машине, вы сами слушаете, друзья слушают – кто это?" Он мне говорит: "Ты знаешь, вот..." Он для меня вывел шикарное определение, шикарное, и я им пытаюсь пользоваться до сих пор. Он мне сказал: "Ты знаешь, песня должна быть такой, чтобы было не стыдно послушать с женщиной". Вот то, что делает Михаил Захарович, это на самом деле подходит под это определение в полном объеме.
А.ГОРДОН: Опять подмены. Это же ничего не говорит, вообще, Вы сейчас ничего не сказали. С какой женщиной? Вот с какой женщиной? Я с одной женщиной это буду слушать, а с другой уже постесняюсь. Понимаете?
АЛЕКСАНДР МЕЛЬМАН (противник М.Шуфутинского), обозреватель газеты "Московский комсомолец": Я хочу сказать, что я действительно слушаю и честно говоря, не очень понимаю о чем спор, не очень понимаю, почему я сижу на этой стороне.
А.ГОРДОН: Можете перебраться, пока не поздно.
А.МЕЛЬМАН: Да. Потому что вообще современный человек должен быть толерантен, он должен принимать очень многое.
А.ГОРДОН: У-у!!!!
А.МЕЛЬМАН: Да-да-да.
А.ГОРДОН: А-а!!!
А.МЕЛЬМАН: Значит, меня не так много раздражает в этой жизни шансон, безусловно нет. Хотя это не моя музыка, это не моя субкультура. Но это нишевая культура, которая идет только по одной, максимум там две конкретные радиостанции, которая не лезет изо всех щелей, как лезет попса или лезет гламур, о чем как раз можно безусловно говорить. И поэтому я хочу сказать, что спор мне здесь не очень ясен, и поэтому я все-таки хочу действительно перейти на ту сторону.
М.ШУФУТИНСКИЙ: Спасибо.
А.ГОРДОН: Можно я прокомментирую ваш переход? Человек, заявивший о толерантности, с ними на одном поле не захотел сидеть. Нормально?
А.МЕЛЬМАН: Это неправда.
А.ГОРДОН: Нормально?
А.МЕЛЬМАН: Я просто не понимаю суть этого спора. Я просто говорю, что если это...
А.ГОРДОН: Если вы настаиваете на толерантности, то суть этого спора заключается в том, чтобы дать возможность высказаться каждому, даже Диброву, как бы он не возражал.
А.МЕЛЬМАН: Безусловно.
А.ГОРДОН: Что ты сидишь там? Вот скажи мне, все это время. Ты так реагируешь! У тебя же есть что сказать. Сейчас мы выслушаем Льва Александровича и потом предоставим слово Диброву.
Л.АННИНСКИЙ: Я долго не буду.
А.ГОРДОН: Хорошо, да.
Л.АННИНСКИЙ: Саш, если всю эту жуть запретить, то этот запретный плод будет так сладок, что никакая реклама не сравнится. Поэтому, ради Бога, дай ему хлестать.
А.ГОРДОН: Лев Александрович, ну смотрите, у нас законом ограничено распространение наркотиков, нам запрещены убийства, воровство, нам не разрешают показывать раньше 11-ти невинную эротику, выдавая ее за порнуху. У нас на канал 2х2 наезжают. Так почему это должно быть разрешено?
А.ГУРОВ: Но ведь мы же не говорим о запрете. Ну вы что же думаете, что Гуров всю свою молодость в 16, 17 лет вот как в буксе? Я играл на гитаре, я пел песни Высоцкоо, Булата Окуджавы и сейчас играю.
М.ШУФУТИНСКИЙ: У него в машине мои диски лежат..
А.ГУРОВ: Да, есть. Дело не в этом. Ну пусть, ведь в Америке там есть этот момент. Я не хочу этот эфир использовать. Пусть это существует во дворах – мы не запрещаем это, мы говорим сегодня о том, чтобы "блатняк", о котором говорим, не транслировали на радио, на телевидении, ограничить – только и всего.
А.ГОРДОН: Мы сейчас прервемся еще раз на рекламу, а когда вернемся, я все-таки хочу услышать ответ в этой студии, где сегодня в нашем толерантном, блин, мире критерии, которые позволяют нам отличить хорошее от плохого, качественное от некачественного, добро от зла. Где они? И что мы за страна такая, если мы до сих пор до этого не можем договориться даже в телевизионной передаче?
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ (видео)
А.ГОРДОН: Мы вновь в студии Первого канала, боремся с ветряными мельницами. Сегодня это так называемый русский шансон, хотя на мой вкус это заурядный и чаще всего плохо сделанный "блатняк" в программе "Гордон Кихот". Михаил Захарович, вы дали нам потрясающую тему для разговора. Так вот, как вы определяете, что хорошо, а что плохо? Кого вы считаете достойным, а кого нет?
М.ШУФУТИНСКИЙ: Я могу говорить только о себе.
А.ГОРДОН: Да.
М.ШУФУТИНСКИЙ: Претензии были конкретно ко мне. О других я не могу сказать. То, что делаю я, я делаю качественно, дорого, у лучших специалистов с лучшими мастерами своего дела. То, что делаю я, - это песня, которая состоит сначала из текста, из музыки, которые я должен понять, почувствовать, полюбить, захотеть об этом спеть. Вот тогда я, не краснея, раздаю это по радиостанциям. И одна или две из них эту песню берут и ее пропагандируют. Тогда почему она в каждой машине звучит? Непонятно.
А.ГОРДОН: Михаил Захарович.
М.ШУФУТИНСКИЙ: Почему? Объясните мне!
А.ГОРДОН: Мы об этом, собственно, и говорим, почему. Я думаю, что мы не дождемся здесь друг от друга ответа, но задуматься на эту тему, поэтому хотя бы задуматься можно. У меня к вам совершенно идиотский вопрос, вот абсолютно идиотский и я сразу в этом признаюсь. Вы делаете качественную музыку, ну, действительно профессионально хорошо. Зачем?
М.ШУФУТИНСКИЙ: Я люблю. Я музыкант, знаете? Я этому учился. Знаете, я могу продирижировать симфоническим оркестром если вам захочется. Я могу прочесть партитуру.
А.ГОРДОН: Михаил Захарович, еще более идиотский вопрос. Завтра. Вот наступает завтра, вот оно такое завтра наступило. И вдруг, ну не звучит нигде Шуфутинский, почему-то вот "блатняк", романтика вот.
М.ШУФУТИНСКИЙ: Нет.
А.ГОРДОН: Ну хорошо, шансон, да.
М.ШУФУТИНСКИЙ: Что, в машинах магнитолы подорвали?
А.ГОРДОН: Не-не-не, предположим, произошел идеологический сдвиг народной эпохи или, там, ну не знаю, вымерло полстраны, именно эта половина страны вымерла, а остальная осталась. Ну не канает больше. Вот, предположим, что на вас нет давления того, что нужно пиплу. Вот давайте предположим, что вы не знаете народные вкусы и не ориентируетесь на них, давайте предположим, что вы в абсолютном шелку. Вот чего бы вы от любви стали делать?
М.ШУФУТИНСКИЙ: Ну, практически то, что я и делаю все последнее время. Практически я бы это продолжал бы делать, независимо от...
А.ГОРДОН: Как жаль.
М.ШУФУТИНСКИЙ: Почему?
А.ГОРДОН: Я-то думал, как жаль...
М.ШУФУТИНСКИЙ: Ну... Я не перейду в другой музыкальный жанр.
А.ГОРДОН: Да не, я почему это говорю-то? Многие вещи мы в жизни, и я в том числе, совершаем вынужденно.
И.ЗУБКОВ: Можно я отвечу? Просто Шуфутинский не сказал. Я отвечу на ваш вопрос. Если бы не было вот этих условностей, он бы пел мужскую лирику, такую как поет Джо Кокер. Такая музыка, к сожалению сегодня у нас в стране при той ситуации, что он является личностью и он может это донести.
А.ГОРДОН: Это правда?
И.ЗУБКОВ: Это есть. Да.
М.ШУФУТИНСКИЙ: Ну я практически это и делаю, только по-своему.
И.ЗУБКОВ: Он делает это! Он делает это! Но в числе прочего это не воспринимается людьми.
А.ВАФИН: Александр в начале программы сказал очень интересную вещь, говорит: "Давайте сразу разграничим шансон – мы не будем его трогать" и употребил слово "блатняк", да? Давайте действительно ответим на вопрос, а каким бы Александр Гордон хотел бы шансон видеть в этой стране? Я тоже хочу, и на стороне Ильи, я хочу грамотный профессиональный шансон, которым гордится Франция, чтобы и мы этим шансоном гордились. Я думаю, что Шуфутинский с Зубковым тоже очень этого хотят. Другой вопрос, что нет индустрии, которая бы сейчас.
ИЛЬЯ ЛАГУТЕНКО (противник М.Шуфутинского), музыкант: Не индустрии. Нет энтузиастов, которые развернутся в этом огромном количестве артистов, которые сейчас нажатием одной кнопочки в компьютере – ютьюбы и майспейсы – хотите слушайте, что хотите и смотрите – этих людей сейчас миллион и они все доступны.
К.СТРИЖ: Это бесполезный разговор, Илья. Это все равно, что это все равно дело вкуса. Давайте сейчас запретим какую-то одежду, которая является безвкусицей!
И.ЛАГУТЕНКО: Но вы, энтузиаст в музыке, найдите и вытащите, обладая своим вкусом! Не надо ничего запрещать! Давайте полагаться на свой вкус, образование и видение того высокого благоприятного мира, государства, в котором мы хотим жить, людей, которых мы хотим видеть вокруг себя. Давайте и руководствоваться этими принципами при отборе своих артистов, радиостанций, телепередач – и все будет замечательно.
А.ВАФИН: Все так и делается! Илюш!
А.ГОРДОН: Давайте о сути говорить. Было придумано красивое словосочетание "русский шансон", который ни к русскому, ни к шансону не имеет никакого отношения.
А.ВАФИН: Абсолютно согласен. Совершенно правильно. Абсолютно.
А.ГОРДОН: Вот об этом мы сегодня собственно и говорим. Вот об этом мы и говорим. И я почему задаю мэтру вопрос? Если б не было давления вынужденности, если б не надо было зарабатывать деньги, вот эта вседозволенность – она бы присутствовала или нет? Нет, говорят, он бы пел вон, как Джо Кокер. Так когда мы услышим, что вы поете как Джо Кокер?
М.ШУФУТИНСКИЙ: А вы просто не слышали, я так всегда пою.
И.ЗУБКОВ: Он выпускает это!
А.ГОРДОН: А когда вы будете писать, что хотите, а не то, что он просит.
И.ЗУБКОВ: Так, собственно говоря, я это и пишу!
А.ГОРДОН: Правда?
И.ЗУБКОВ: Я это и пишу, да. Да.
А.ГОРДОН: Вам повезло родиться в нужный момент в нужное время. Дмитрий, можно услышать, все-таки?
ДМИТРИЙ ДИБРОВ (сторонник М.Шуфутинского), телеведущий: Надо сказать, что мне очень понятна твоя позиция в отношении всего, что проникнуто наживой – это мерзость. Вот стоят два стула: один сделан художником, который искренне полагает, что делает объект искусства, рядом стоит такой же, но который действительно сделан для того, чтобы быть проданным в воскресенье на ярмарке в качестве седалища. Так первый – действительно будет произведением искусства, а второй действительно будет всего лишь стулом. Вот какой здесь фокус. Кто из здесь сидящих, вот кто из здесь сидящих в 13 лет не видел переводнушку с изображением дамы из ГДР на 8-рублевой гитаре вечером в собственном дворе? Ну кто из вас слушал при этом "А пока мы только дети, нам расти еще, расти". Мы слушали это. И кто из вас вырос неприличным человеком? Все выросли приличными людьми, господин Гуров и вовсе жизнь отдал борьбе с преступностью.
Дело в другом. Ах, великое дело, за детей испугались. Вы за них, ребята, не бойтесь, бойтесь за другое. Бойтесь за то, что убивает нашу нацию с утра до ночи, омерзительную проповедь четырех коней современной поп-культуры. Успех любой ценой зачем? Ради наживы. Зачем? Ради роскоши. Зачем роскошь? А что больше ничего и никогда не делать. Прав господин Аннинский – все дело только в мере таланта. Так вот берусь заявить, возьмем самый талантливый, уж точно созданный не для наживы – хотя если такой попсовый шедевр, и уж точно созданный не для наживы, а для того, чтобы напоить мир любовью и страстью, которая в человеке вырывается в момент наивысшего излома судьбы, каким является тюрьма, заявляю: второе будет более одарено чем первое. Пример! Окурочек! Понимаете, какая вещь? Самое главное, Саша, в любой поэтике – это деталь. У графомана нет детали, у поэта она есть. Любое попсовое произведение – это буйство глаз и половодье чувств. Чертовы звездные полеты сменяют, надежда, ожидания приду – не приду, Пашка, солнце, что угодно, прости, замуж не приду – черти что! Высшее проявление блатной лирики, Саша – это магия деталей. Это всегда излом, это всегда.
А.ГОРДОН: Вот я когда-то возражал против этого. Я же сам говорил, что есть.
Д.ДИБРОВ: Спасибо.
А.ГОРДОН: Погоди. Не-не-не! Погоди! Погоди! Стой-стой-стой! Стой! Дмитрий, дайте мне поставить вас в неловкое положение.
Д.ДИБРОВ: Вернуться? Хорошо.
А.ГОРДОН: Вернитесь, пожалуйста. Давайте мы посмотрим. Приготовьте, пожалуйста, несколько роликов в исполнении Михаила Шуфутинского. Я хочу сразу получить оценку – это вот оно, это любовь и правда, которая рвется.
М.ШУФУТИНСКИЙ: Зависит от того, что вы хотите показать.
А.ГОРДОН: А вам не все равно, что я покажу?
М.ШУФУТИНСКИЙ: Нет, конечно, не все равно.
А.ГОРДОН: Вы же отвечаете за весь базар, что вы делали. Нет?
М.ШУФУТИНСКИЙ: Абсолютно, абсолютно.
А.ГОРДОН: Так давайте посмотрим. Я не подбирал! Даже я не знаю, что покажут.
М.ШУФУТИНСКИЙ: Я тоже не знаю, но это все происходило в разные годы моей жизни, а мне уже немало лет. И я еще хочу добавить. Одну секунду, я прошу прощения. Мой отец, земля ему будет пухом, герой войны. Он прошел от Москвы до Берлина. Он воевал семь лет вместо пяти. И вот когда я был мальчиком, совсем ребенком пятилетним, а он был студентом уже тогда, вернувшимся с войны. Он и моя мама, мы жили в Салтыковке под Москвой, стареньком дачном домике. И вот у папы собиралась компания его друзей из медицинского института. И они под гитару пели: "Будь проклята ты, Колыма, что названа черной планетой". Черт возьми, почему? Я засыпал под эти песни. И почему они тогда их пели? Интеллигенция! Молодежь, очень толковая.
А.ГОРДОН: Я вам больше скажу. У меня дядя – замечательный одесский поэт, которому исполнилось недавно 85 лет. Изя, долгих лет тебе жизни. Дважды бежал из плена, две медали солдатские за отвагу. Так он, когда выпьет, он тоже выпьет: "Нас на свете два громилы, дзынь, дзынь, дзынь. Один я, другой Гаврила. Дзынь, дзынь, дзынь" и так далее. И что? Я почему об этом говорю? Потому что я вот, например, если вдруг приспичит и совесть пропадет, могу на этом зарабатывать деньги завтра левой ногой. Ребят, это серьезно так. Это не стоит никаких усилий, поверьте мне. Это просто, реально просто. Я не об этом сейчас, да?
М.ШУФУТИНСКИЙ: А нам не просто было.
А.ГОРДОН: Вот Дмитрий сказал. Ай-яй-яй, какие мы все талантливые. Дмитрий сказал, что мы все слышали, вот под это, переводная картинка, гитара за восемь рублей и во дворах, и вот ничего, сидят приличные люди. Дим, я недавно приехал в Чертаново, где я вырос. Я пришел в подъезд, где я жил. А в этом подъезде – он был уникальный – там жило 15 человек-ровесников, это была ватага такая мальчишеская. Я не стал считать в процентах, но.. сейчас посчитаю. 30 процентов нет в живых. Зона, пьянка, утоп, драка и так далее. Не все выжили, Дим. Ну не все. Есть у человека внутренний фильтр – он отбирает, а если не повезло ему родиться с этим внутренним фильтром, а он включает и слушает – как быть?
Д.ДИБРОВ: Не от того, не от твоих 30-ти процентов, что переводнушка из ГДР им жизнь попортила. Саша, дело не про это. Это нет.
А.ГОРДОН: И это тоже.
Д.ДИБРОВ: Как-то Культура, Абрам говорил, Культура – это выбор. Ужас в том, что выбора же никто не дает! И шансон, может быть, единственный на сегодня, где можно хоть что-нибудь еще услышать, кроме чертовых звездных полетов.
А.ГОРДОН: Давайте послушаем.
(ЗВУЧИТ ПЕСНЯ)
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ (видео)
А.ГОРДОН: Первый канал. Программа "Гордон Кихот". Боремся с ветряными мельницами.
Д.ХОРОНЬКО: Вы – действительно величайший человек, вы – величайший музыкант. Я поэтому с вами и спорю, иначе разговора вообще в принципе не вышло. Но мы с вами несем ответственность за этих людей, за молодежь. Я сам когда-то был учеником вечерней музыкальной школы харьковской. И на сформировали какие-то люди, да? Благо, у меня была пластинка Эллы Фитцджеральд, благо у меня была пластинка того же Вертинского, которого я понял не так давно, там тот же Высоцкий крутился, был Новиков, был "шо-то они пели там такое", очень брату нравилось. Я не понял этого, и не понял. Мы с вами несем ответственность, вы согласны? Давайте пожмем руки.
Д.ДИБРОВ: Саш, позволь сказать. Вот, очень точное название для этой программы – Гордон Кихот. Здесь мы видим сейчас по крайней мере двух дон Кихотов – один действительно Гордон, второй просто. Господа, что бы вы сейчас здесь ни говорили, бодался теленок с дубом. Деньги сильнее вас, и слава тебе Господи, что есть выбор и всегда будет Дима Билан – может не всегда в этом обличии, он будет таким всегда. И всегда будет Шуфутинский, можете не сомневаться. Господа, не волнуйтесь, что запрещать ничего не надо. Культура – это выбор.
А.ГОРДОН: Я бы вот вообще не стал больше ничего здесь говорить, потому что в студии Дибров, какой смысл соревноваться? Взял вынул у меня изо рта мое заключительное слово. Поскольку я еще не придумал, что я скажу. Лев Александрович, он редко говорит так много, значит, что-то его зацепило.
Л.АННИНСКИЙ: Меня зацепило то, что мы совершенно не говорим о том, что во всякой культуре кроме подпора реальной грязи снизу, есть интуитивная система очистки в каждой культуре. В 53-м году, когда я слушал у барачного входа как одноглазый амнистированный бацает Мальчишку-шоферишку, это меня тоже потрясало. И вернулся из лагерей тогда старый интеллигент, отсидевший свои 15 лет. Я его спросил: "Вот это вот и поют там, на зонах?" И он сказал: "Нет, там совсем другая звуковая дорожка. А вот представь себе, 37-й год, 38-й. Снежная пустыня, и через нее везет на лошади что-то зэк. И в этой тишине что он поет? Элегию Масне! Вот это и есть саундтрек нашей Родины!"
А.ГОРДОН: Не знаю, до чего мы тут договорились, но какие-то вопросы, я думаю, у нашей аудитории возникли в первый раз. А это единственное, чего мы можем ожидать от такого рода телевизионного продукта. Я вам благодарен за то, что вы пришли. По-моему, я сегодня если не разобрался в том, какой вы человек, хотя бы сделал какие-то попытки и какой-то шаг к этому. Давайте проводим нашего гостя аплодисментами. А я сейчас ловко скомпилирую то, что сказал Аннинский, прибавлю к тому, что сказал Дибров. и получится у меня приблизительно следующее. Ребят, не надо нам гнать пургу про то, что вот в этих песнях и есть наш великий русский народ, не надо. Наш народ настолько велик, что он даже это схавает.
Я по долгу службы, по велению сердца часто покидаю Москву, выезжаю за пределы не только Садового кольца, но и всех колец обороны. И не могу претендовать на то, что я вижу, чем живет народ, и что я слышу, чем живет народ. Но одно я знаю точно – что он гораздо глубже, интереснее, точнее, чем все наши представления о нем. Давайте это помнить и мечтать о том дне, когда вся шелуха спадет, а все, что нужно и ценно останется. И мы будем бороться за это каждый раз в программе "Гордон Кихот".
http://www.1tv.ru/gordonkihot/pr=10025&pi=11740
посмотреть передачу и почитать материалы по этой теме можно здесь :
http://www.1tv.ru/gordonkihot/pr=10025&pi=11740
А параллельно он поет, например,"Держи вора", и значит, нам слушать его нельзя....
