Православный форум Доброе слово

ZX700 писал
Вмазать бы хорошенько кулаком по лицевой части этой "души художника"... для вразумления...
У этой "творческой интеллигенции" (при этих словах рука так и тянется к пистолету...)

Это всё досужие домыслы. Если Настоящий Мужчина имеет привычку распускать руки, то и вам запросто может достаться рано или поздно. Какая разница - мужчина или женщина, лицо или другая чаксть тела. Если руки распускаются - то распускаются.

Может быть.
Только слова "Настоящий Мужчина" - лишние. Настоящий подонок - будет точнее.

Да не в этом дело. Антон действительно прав в том, что если человек допускает для себя возможным определённые действия, рано или поздно будеет стёрта грань между теми, на кого эти действия будут направлены.

Художники и люди творческой интеллигенции!Ваша жизнь в опасности! Некто ZX700 (а может под этим ником скрывается 007?)выходит на тропу войны с вами!Его реакция на интеллигента мгновенна-удар кулаком или выстрел из пистолета!Будьте осторожны в общении с незнакомыми людьми.Не раскрывайте никому вид вашей деятельности.Ваша одежда и манеры поведения не должны выдавать вас.Занимаясь творчеством старайтесь по возможности избегать открытых для посторонних людей мест .Прикрывайте друг друга от возможной опасности.Изучайте боевые искусства и приемы владения оружием.Носите бронежилеты .Ваши родственники должны непрерывно молиться о вас.

Художники и люди творческой интеллигенции!Ваша жизнь в опасности! Некто ZX700 (а может под этим ником скрывается 007?)выходит на тропу войны с вами!Его реакция на интеллигента мгновенна-удар кулаком или выстрел из пистолета!Будьте осторожны в общении с незнакомыми людьми.Не раскрывайте никому вид вашей деятельности.Ваша одежда и манеры поведения не должны выдавать вас.Занимаясь творчеством старайтесь по возможности избегать открытых для посторонних людей мест .Прикрывайте друг друга от возможной опасности.Изучайте боевые искусства и приемы владения оружием.Носите бронежилеты .Ваши родственники должны непрерывно молиться о вас.

Просто общество ещё не дозрело, чтобы прямо заявить то, что носится в воздухе. А именно – что интеллигенция приносит больше вреда, нежели чем пользы, а потому она вредна по своей природе и заслуживает выведения за рамки истории.

Интеллигенции ставится в вину дважды порушенная Россия. Но эти обвалы – скорее побочное следствие, чем магистральный процесс. Основная беда в том, что в России именно интеллигенция субстрат и проводящая среда либеральных изменений. Тогда как в начале пути либерализация выглядела привлекательно, а ограничения, налагаемые историческим прошлым, государством и кондовой традицией, казались заслуживающими отмены, то сегодня мы стоим перед выжженной пустыней. Дальнейшая либерализация (во всех сферах) возможна лишь через окончательный демонтаж нашей культурной матрицы и полную потерю самостоятельной исторической судьбы. Интеллигенция к этому подталкивает, а общество всё больше задумывается, а то ли это, что действительно ему нужно. Остановить разрушение означает и отторгнуть интеллигенцию. Она должна лишиться иммунитета, присвоенного ей российской ментальностью, быть дискредитирована окончательно и бесповоротно.

Интеллигенцию не может спасти присущая ей интеллектуальность. Не та ситуация. В стабильных условиях, когда существуют и реализуются проекты созидания, сократическое сомнение интеллигенции может быть и полезно. Оно выступает в качестве рефлексии общественного организма. Эта же критичность в условиях острейшего дефицита созидательных действий лишь консервирует разрушение. Чем сильнее интеллектуальный потенциал интеллигенции, тем трагичней последствия.

Не спасает и креативность. Мы видим, как вырождается творчество. Творческие инновации сегодня сводятся опять-таки к разрушению – теперь системы культуры.

Жизненный цикл интеллигенции можно считать завершённым. Возникнув в качестве отклика на дуновение времени, интеллигенция сумела стать выражением этого времени. Эпоха закончилась. Интеллигенция успешно довела до абсурда все свои внутренние интенции. Так или иначе в прежнем виде её не будет. Либо её не будет совсем, и потрудившись для этого, нам удастся отыграть немного назад её самые последние и самые сомнительные достижения, либо не будет нас, способных задавать такие вопросы, не будет общества, в котором такие вопросы могут звучать, не будет языка и инструментария для обсуждения подобных тем. Мозги будут промыты.

Андрей Карпов

А между тем, дома, под кровом родины, заброшенной и презираемой, есть свои великие люди, от которых наша интеллигенция отворачивается только потому, что они не разделяют её безумных увлечений и скитаний. Оценили Захарьина? Но какой же он учёный, если отдал полмиллиона на церковные школы? Это не либерально... Оценили Менделеева? Но какой же это великий человек, если он назвал освободительное движение достойным его именем — именем сумасбродства и нравственной дегенерации. Это несовременно. Оценили Страхова? Не издевались ли над Тургеневым, когда он заговорил о духовном мире; над Гоголем, когда он заговорил о покаянии и смирении, над Достоевским, когда он заговорил о Христе?

Жалкие, презренные ничтожества, жалкие инсекты, заползшие в нашу печать, подделывают общественное мнение, и интеллигенция, сплошь и рядом состоящая из людей высшего образования, идёт послушным стадом за газетными писаками, сплошь бездарностями, выброшенными даже из средней школы за тупость, лень, разврат и пьянство. Чем сильны эти ничтожества? Сильны они только потому, что у них нет предела наглости, что они хлёстко могут бранить всё на свете, что у них отсохло и атрофировалось чувство уважения к чему-либо высокому, что, наконец, этим духовным босякам без имени, без заслуг, без чести, без положения в обществе просто-напросто, в чём бы их ни изобличили, терять нечего...

Русские выдающиеся церковные деятели со стороны образованного общества испытывают то же отношение, что и деятели литературы или науки.

Но, что в мирском быту называется великим, в жизни Церкви и на её языке именуется святым. Святой Серафим Саровский, митрополит Филарет Московский, Иоанн Кронштадтский — характернейшие и величавые образы в истории нашей Церкви за минувшие сто лет. Это говорят и признают теперь такие лица, которых, во всяком, случае, ни в излишнем благожелательстве к Церкви православной, ни даже в простом беспристрастии «заподозрить» и «обвинить» невозможно... Нет ни одного народа, ни одной религиозной общины во всём мире, которые бы в минувшее столетие дали и воспитали таких выдающихся по силе веры, дарований и влияния деятелей. Можно не соглашаться с воззрениями и жизнью св. Серафима, митрополита Филарета или батюшки о. Иоанна, но отрицать, что это были крупные личности, что это были великие люди, отрицать широту их влияния в жизни людей — решительно невозможно. Не забудьте, что двое из них жили и светили не в углу, не в захолустье и опираются в своей славе не на тёмные легенды, созданные воображением народа: один был в Москве, другой, в сущности, в Петербурге, все трое, вернее сказать, были на виду у всей России и даже далеко за её пределами.

И вот, русская интеллигенция будет прислушиваться к лорду Редстоку, будет таскать по гостиным всякого заезжего из-за границы квакера, духовную прорицательницу или проповедницу, будет ходить на «призывные» собрания всяких адвентистов из Гамбурга, будет ждать откровений из Рима, Лондона и Канады, будет искать чуждых идолов для поклонения и не увидит своих родных икон, в коих сияла и сияет благодать Божия, не увидит своих великих святых, подвижников, наставников, не поклонится Серафиму, не поедет к Феофану и Амвросию, отвернётся от Филарета и сделает недовольный вид при упоминании имени отца Иоанна Кронштадтского...

Нужна смерть великого, чтобы хоть несколько обратить на него внимание, а чаще всего, нужно столетие жизни, пока улягутся страсти, покончатся и замрут все личные счёты и временные увлечения образованной части нашего общества, пока заслуги великого и святого получат, наконец, признание. Всё это приходит на мысль и рождает тяжёлые чувства в эти переживаемые дни скорби после смерти нашего великого народного священника, дорогого батюшки о. Иоанна.

Утешение наше только в одном: чувство религиозное и безрелигиозный интерес безмерно шире, чем интерес научный. И поэтому, если забвение и намеренное замалчивание имени и заслуг того или другого писателя, учёного, как известного только в ограниченном мире интеллигентных людей, является забвением действительно опасным, иногда трудно исправимым, то забвение святого интеллигенцией никогда не проходило в народе, который особым свойственным ему чутьём правды, чистоты и святости всегда и находил святого, и почитал, и прославлял его. И сколько бы интеллигенция ни силилась создать своих «героев», своих идолов и представить их в глазах народа «святыми»: ни жестоко-горделивый Толстой, ни блудная революционерка из Тамбова; ни кровожадный бомбометатель, убийца Великого Князя, хотя бы все они потерпели тысячи пыток и смертей, но даже воспетый не без задней цели какой-либо неправославный филантроп Гааз — в глазах народа никогда святыми, праведными и достойными посмертного почитания не будут!

За два столетия, прошедших после Петровских реформ, интеллигенция в значительной степени оторвалась от народа, его духовных корней и расцерковилась. Достаточно характерно высказывание Чехова: "я давно растерял свою веру и с недоумением смотрю на верующего интеллигента"[8] . Те сравнительно немногие интеллигенты, которые приходили к церковности, обрекались на непонимание и изоляцию, своего рода духовный остракизм, и даже великие деятели русской культуры вроде Лескова и Достоевского, не были исключением[9] . Не удивительно, что многие выдающиеся представители Церкви рассматривали интеллигенцию, как сословие атеистическое по преимуществу и уже не принадлежащее России[10] . Вот слова святого праведного Иоанна Кронштадтского: "Отчего гордые интеллигенты стремятся в опекуны и правители народа, не понимая этого народа и его действительных нужд и не любя его? Оттого, что у всех них оскудела вера в Бога, в Его праведные вечные глаголы; оттого, что она отпала от Церкви Божией, единой руководительницы к святой христианской жизни"[11] . Святой Иоанн пророчески предупреждал: "Россия, если ты отпадешь от своей веры, как уже отошли от нее многие интеллигенты, не будет тебе счастья. Накажет тебя Господь, отнимет Православного Царя и пошлет самозваных правителей, которые зальют страну кровью". Опыт нигилизма и отречения шестидесятых годов XIX века был весьма тяжел и не располагал к открытости со стороны Церкви.

Вы разберитесь - кто кому настоящий, а то мы в Ваших вкусах опять вконец запутались

Видите, один - художник, ему невозможно видеть неэстетичные руки. Другой - наоборот, не может видеть художников!

Да...., у художника жизнь борьба, потому что боится ноль-ноль седьмого Зукселя:)

Во-первых, не курю. во-вторых, шляпы не ношу, да и ПП системы Томпсона - не мой выбор, по современным меркам тяжел, неудобен (эргономика у него не ахти откровенно), стреляет с заднего шептала, отчего одиночными не очень точен (заметно "клюет" стволом при спуске затвора).

Дело тут не в художнике как профессии, дело в бездуховной, безбожной сути вот такой вот интеллигенции, отсутствии истинных христианских начал в отношениях, которые строят такие люди. Что (кого) этот герой рассказа любил? Эту женщину или самое себя в ситуации когда он мог наслаждаться ее обществом, что ценил - ее или то чувство "эстетического" с позволения сказать наслаждения воплощенным своим идеалом?

Настоящий мужчина может (если что не так) - вмазать девушке по лицевой (или задней) части.

Никогда не могла понять женщин, которые живут с такими мушшынами... Они подвергают унижению и опасности не только себя, но и детей, которые, увидев такое хотя бы однажды, получают серъезную психологическую травму. Сразу приходят на ум криминальные репортажи: бытовуха, драка между супругами, соседи вызвали милицию и т.п.

А как же понять скажем, русских женщин 16 века, для которых телесные наказания в семейной жизни (и не только для женщин, для детей тоже) были делом привычным и обыденным, и более того, регламентированным правовой системой того времени и в силу этого казались абсолютно нормальными и естественным для общественного уклада той поры. Собственно, телесные наказания в этой сфере отнюдь не были чужды и "цивилизованной" и "просвещенной" Европе того времени...

Отсюда вывод - облик "настоящего мужчины" не является в целом неким абсолютом или константой. Он, имея некую постоянную сердцевину (например, христианскую нравственность) , отчасти трансформируется с изменениями общественного уклада, культуры, правовой системы...

Вот про облик "настоящего мужчины" Катя Гордон смешной рассказик написала

Никогда не могла понять женщин, которые живут с такими мушшынами... Они подвергают унижению и опасности не только себя, но и детей, которые, увидев такое хотя бы однажды, получают серъезную психологическую травму. Сразу приходят на ум криминальные репортажи: бытовуха, драка между супругами, соседи вызвали милицию и т.п.

P.S. Ну вот опять меня поймут не правильно и того и гляди объявят дремучим сторонником "Домостроя" или еще Бог знает кем...

А что, в Домострое рекомендуют рукоприкладство?
О, я как раз купила эту книгу. Буду изучать. Обращу внимание на этот момент.

А что, в Домострое рекомендуют рукоприкладство?
О, я как раз купила эту книгу. Буду изучать. Обращу внимание на этот момент.

Самые известные и часто цитируемые рекомендации Домостроя («быти грозою для жены», строго наказывать детей и жену за провинности, вплоть до «сокрушения ребер», «плетью стегать по вине смотря») вынесены из поучений, переведенных на славянский язык задолго до создания этого литературного памятника и сохранялись в составе учительных церковных сборников. Отсюда – архаическая форма выражения поучений и их нравственные мотивы, неприемлемые и осуждаемые сегодня (унижения женщины, суровой аскезы, жестоких форм воспитания детей). В оригинальных частях памятника, в том числе в твердо атрибутируемом «малом Домострое» (заключении к тексту, написанном в виде Посланием и наказанием от отца к сыну, возможно, к реальному лицу – сыну Сильвестра Анфиму) жесткость в отношениях между членами семьи не рекомендовалась. В них шла речь о том, «как Богу и мужу угодить», как блюсти честь рода и семьи, заботиться о семейном очаге, вести хозяйство. Судя по этой части Домостроя, женщины-московитки были настоящими домодержицами, руководившими заготовкой продуктов, приготовлением пищи, организовывавшими работу всех членов семьи и слуг (уборка, обеспечение водой и дровами, прядение, ткачество, пошив одежды и т.д.). Все члены домохозяйства, кроме хозяина, должны были помогать «государыне Дома», целиком подчиняясь ей.

Жестокость отношений с женой и детьми, предписываемая Домострою, не выходила за рамки морали позднего средневековья и мало отличалась от аналогичных назиданий западноевропейских памятников этого типа. Однако в историю русской общественной мысли Домострой попал именно благодаря одиозным описаниям наказаний жены, поскольку неоднократно цитировался именно в этой части русскими разночинцами-публицистами 1860-х, а затем В.И.Лениным. Этим объясняется несправедливое забвение этого ценнейшего памятника вплоть до последней четверти 20 в. В настоящее время выражение «домостроевские нравы» сохранило четко выраженную отрицательную коннотацию.

И в средневековье одни люди жили по Домострою а другие по Евангелию

А разве Домострой написал не православный монах?

Просто потому что рабство - это лишь мирское установление, характерное для текущего этапа развития производительных сил и производственных отношений в обществе