Хотя если ты настоящий миллионер, то можно пробовать
Вот:
http://www.rustur.ru/news/news1202.html
Как и почему стал крестьянином-отшельником первый российский миллионер
… Черный джип «Ниссан Патрол» остановился на опушке леса. Дальше дороги нет.
– А теперь пересядем на Чайку, – заявляет Герман. – Только она, родимая, здесь и пройдет…
Чайка – пегая кобыла, запряженная в розвальни на деревянных полозьях. Что-то подобное можно встретить в фильмах на историческую тему.
Водитель джипа натягивает поводья.
– А ну, залетная!
Бывший миллионер, а ныне кучер – бородатый мужик в шапке-ушанке, в овчинном тулупе времен хрущевской оттепели и в огромных валенках. Он растягивается на соломе и с блаженной улыбкой смотрит в небо.
– Ты посмотри, какая бездонная синь! Какие там «бабки»! Ни за какие деньги не купишь такую красоту…
Хозяин джипа и кобылы знает, похоже, не выделывается. Два года назад он продал свой особняк на Рублевке и поселился в этой лесной глуши – на стыке Московской и Смоленской областей. Вокруг – на многие километры – ни души.
Непредсказуема судьба олигарха в России. Березовский и Гусинский драпанули за кордон. Ходорковский на зоне. А вот первый российский долларовый миллионер, владелец некогда знаменитой биржи «Алиса» Герман Стерлигов подался в лесные отшельники.
На подъеме Чайка встает намертво, несмотря на понукания хозяина. Чтобы облегчить ей ношу, спрыгиваю с повозки.
– Тяжела и неказиста жизнь простого журналиста! – вздыхаю, проваливаясь по колено в снег.
– И простого капиталиста,.. – добавляет Стерлигов и тоже спрыгивает в снег. Тянет кобылу за уздечку. – А ведь я тебя предупреждал, чтобы ты валенки обул…
Через полчаса мы выезжаем из леса на просторную поляну. Это и есть стерлиговские владения, обнесенные деревянной изгородью. Вход в оные предваряет намалеванная от руки табличка: «Посторонним вход воспрещен. Территория охраняется волкодавами. Проникновение с огнестрельным оружием считается вооруженным нападением».
– Год назад у меня здесь дом спалили – ночью, зимой, когда меня не было. Жена едва успела вывести детей на улицу… Серега на страже и есть еще волкодавы.
Волкодавами оказались две огромные кавказские овчарки на цепи, которые залились радостным лаем при виде хозяина.
– Ах ты, моя Жучка! – Герман ласково треплет ухо огромному мохнатому псу. Как выяснилось позже, внучке той самой овчарки Алисы, изображением которой в начале 90-х Стерлигов заполонил российские телеэкраны.
– Прошу прощения за бардак в доме, – извиняется Герман. – Жена уехала на несколько дней погостить к теще, вместе с дочкой и двумя младшими сыновьями. Так что сейчас я с двумя старшенькими холостякую…
Вместо лампочек – свечи
Небольшой бревенчатый дом Стерлиговых внутри кажется даже меньше, чем снаружи. В центре – большая русская печь. Вдоль окон – длинный стол. В углу у иконы теплится лампада. С потолка на веревках свешивается резная деревянная люлька.
– Не тесновато после «той» жизни, рублевской? – интересуюсь я у хозяина, подразумевая его бывший четырехэтажный особняк.
– Вполне достаточно. Больше и не надо. Супруга с дочкой Пелагеей, как это всегда было на Руси, ночуют в отгороженной женской половине. А я с сыновьями здесь. Арсений, Сергий и Пантелиймон спят на печи, я на кровати, а годовалый Михей – в люльке. Я сам его качаю. Он меня лучше слушается. Может, потому, что роды двух младших сыновей мне пришлось принимать самому. Оно и к лучшему…
Отсутствие благ цивилизации – отличительная черта жилища Стерлиговых. Электричества нет и в помине (да и откуда ему взяться посреди леса?). Вместо лампочек – свечи в подсвечниках. От телевизора Герман отказался еще на Рублевке. Решил, что ничего, кроме зла и разврата, электронный ящик не несет, и выбросил его на помойку. Точно такое же негативное отношение у Германа и к современной школе, которую в младших классах посещала только Пелагея, которой нынче 15 лет. В рублевский период жизни детей посещали частные преподаватели. В лесу это невозможно. Но Герман умудряется время от времени «выписывать» из Москвы педагогов, которые наездами живут в Слободе (так назвала Алена Стерлигова владения своего супруга) в отдельном домке. Во время моего посещения здесь как раз гостил мастер-краснодеревщик, который уже несколько лет обучает столярному мастерству 10-летнего Арсения.
Когда бизнес надоедает
– Да где вы там застряли, ёлы-палы?! – кричит Герман в трубку мобильного телефона. – С самого утра вас жду!..
– Трактор везут из Волоколамска, – поясняет он. – Надо прочистить дорогу от трассы досюда. Может, тогда и джип проедет…
Герман подбрасывает поленья в печку, берет сковородку и начинает нарезать ломтиками картошку, которую заранее почистили сыновья.
– Эх, жаль Алены нет. Не вовремя уехала.
– А как она относится к перемене вашего образа жизни?
– Сложно. Всю жизнь была женой миллионера и вдруг – бац! – такое «попадание». Храбрится изо всех сил. Но при первой возможности уезжает к теще. Быт для нее, конечно, непривычный, тяжелый. Разумеется, вдвоем с женой мы с таким большим хозяйством не справились бы. Нам помогает пара-тройка наемных рабочих, которые живут тут вахтовым методом, ну и старшие дети, конечно…
– Где лучше жить – на Рублевке или здесь? – спрашиваю у Арсения.
– Тут интереснее, – важным басом отвечает ребенок. – На Рублевке было ску-у-учно…
– И, слава Богу, что мы уехали из этого гадюшника! – неожиданно взрывается Стерлигов. – Там все корчат из себя олигархов и общаются друг с другом исключительно на понтах. Эта отвратительная игра очень утомляет. Есть негритянское гетто, есть еврейское, а есть рублевское. Платить сумасшедшие бабки, чтобы жить в этом гетто? И трястись за свою шкуру, за свое имущество? Несчастные люди.
– Как же вам пришло в голову вырваться из этого богатого гетто?
– Милостью Божией! – Герман истово крестится. – Сейчас вспоминаю прошлую жизнь, как страшный сон. Как будто и не со мной все это было. Вот здесь – настоящая жизнь, а там… Там было рабство, поклонение деньгам, понтам и похотям.
– Как сложились судьбы ваших соратников по первому клубу российских миллионеров, который вы создали в начале 90-х?
– По-разному плохо. Кто – в местах не столь отдаленных. Кто удрал за кордон. Кого-то отправили еще дальше… Есть и те, кто до сих пор, как зажравшиеся свиньи, счастливы, что они зажравшиеся свиньи…
– А сидельца Ходорковского вам совсем не жалко?
– Что его жалеть? В его жизни, по большому счету, ничего не изменилось. Как он жил в тюремном режиме – под постоянным конвоем, за решетками, под телекамерами и круглосуточным наблюдением – так и сейчас живет. Только географически немного переместился.
– У самого-то у вас – неужели на счетах ничего не осталось?
– Ничего! Полный ноль! Свои биржевые акции давно даром раздал. Бизнес забросил…
– А как же былая реклама гробовой конторы братьев Стерлиговых? «Вы поместитесь в наши гробики без диеты и аэробики»…
– Это была чистой воды пиар-акция перед выборами, чтобы напомнить о себе. Ни одного гроба мы так и не сделали. Последние годы занимался тем, что на оставшиеся средства финансировал патриотические организации, возглавлял движение против абортов, неудачно провел несколько собственных предвыборных кампаний – в губернаторы Красноярского края, в мэры Москвы, в президенты… В конце концов политика, как и бизнес, мне изрядно надоела. Я бросил «спасать Россию» и решил спасти хотя бы собственную душу. Свою и своих детей.
Бывший олигарх подхватывает с печи скворчащую сковородку и приглашает к столу. Собственноручно раскладывает на тарелки ароматную жареную картошку. Как выясняется, очень вкусную.
Замечаю на столе раскрытое Евангелие, книгу Псалтыри.
– Евангелие читают дети по главе – утром и вечером, – объясняет Герман. – Вернее, младшие слушают, а читают вслух старшие – Пелагея или Арсений.
– Неужели сами?
– Поначалу заставлял. А теперь уже в привычку вошло… Кстати, рекомендую попробовать сыр. Не какая-то там магазинная отрава. Свой, настоящий!
– Тебе отрезать сыр? – спрашиваю у сидящего напротив Арсения.
– Нельзя, – отрицательно машет головой мальчик. – Сегодня постный день…
150 овец!
После обеда Герман ведет меня осматривать хозяйство. Осмотр занимает не менее часа. Отдельно стоят домики для сезонных рабочих и гостей. Конюшня, свинарник, амбар, столярная мастерская, мельница, курятник, крольчатник… Предмет особой гордости животновода – овцы.
– Ты посмотри, какие они жирные! – восхищенно восклицает Герман, открывая дверцу загона. – А какая шерсть!
Упитанные барашки с блеянием устремляются на волю. Стерлигов подхватывает на руки самого крохотного парнокопытного и с умилением всматривается в мяукающую от страха мордочку. Об овцах он может говорить часами.
– С начала перестройки поголовье овец в России сократилось в 15 раз! Даже перестали выпускать машинки для стрижки овец! Баранину поставляют из Новой Зеландии и Австралии. В окрестных деревнях нет ни одной семьи, где держат овец. Это при том, что еще 20 лет назад их держал каждый второй крестьянин. Именно овцами я решил заняться, потому что это очень неприхотливые и необычайно плодовитые животные. Они рожают по 4, а иногда и по 12 ягнят в год! Норма прибыли получается просто чудовищная! С самого начала я купил 20 овец, самых породистых – романовских. Много шишек набил, пока научился ухаживать за ними. Зато сейчас могу сказать: такое овцеводческое хозяйство, как у меня, вряд ли найдешь во всем Подмосковье! 150 овец! Хочу эту цифру немного увеличить и остановиться. У меня нет задачи создать большое бизнес-хозяйство. Есть задача спокойно жить, как можно меньше зависеть от окружающего мира и воспитывать детей…
Снова трезвонит стерлиговский мобильный. Герман извиняется: наконец-то привезли трактор. Нужно ехать сгружать. Уже темно. Рабочий запрягает вместо уставшей Чайки породистого рысака Вороного. Арсений вызывается помочь отцу. За старшими увязывается и пятилетний Сергий, хотя этот малыш уже час работал в холодной овчарне – помогал рабочему принимать роды у овечки. А ведь «за бортом» – минус 30…
Мальчики возвращаются на повозке с Вороным часа через два. Одни, без взрослых. На месте возницы – Арсений. На лбу его – горящий фонарик, как у шахтеров. Дети вваливаются в теплую избу, сдергивают с себя промерзшие тулупы. Сергий, стиснув зубы, изо всех сил сдерживает слезы: ноги промерзли, нет сил снять валенки. Поражаюсь мужеству этого крохи. Он залезает на печку и тут же засыпает младенческим сном, так и не отпив принесенного ему горячего чая. Арсений говорит, что «папка остался чинить трактор». Мне было предложено (если я хочу сегодня уехать) самостоятельно добираться до дороги. Арсений степенно и со знанием дела показывает, как надо обращаться с обрезом. Пугает: в округе орудует прожорливая стая волков. Отдает мне налобный фонарик. Перекидываю через плечо ружье, на прощание жму руку этому маленькому мужичку. За околицей понимаю, что без фонаря санный след обнаружить не было бы никакой возможности. Темень – хоть глаза выколи! Несмотря на энергичный шаг, жуткий мороз сковывает движения. Однако перспективы быть съеденным заживо подхлестывают, и вот уже три с половиной километра по рыхлому снежному покрову позади. На дороге – там, где утром оставили джип, – Герман с рабочим копается в железных внутренностях трактора.
– У тебя плоскогубцев, случайно, нет? – интересуется у меня Стерлигов (у него есть еще силы шутить на таком морозе). – А ключа семь на девять? Ну, тогда садись в машину…
До ближайшей железнодорожной станции оставалось 60 километров. Мне предстояла поездка в Москву на электричке, а Герману, по возвращению – совершенно жуткая бессонная ночь по починке и доставке трактора до Слободы. Правда, об этом я узнал потом.
А в память об этой поездке у меня осталась скромная визитка, которую мне дал бывший олигарх: «Герман Стерлигов. Овцевод, гусевод, кроликовод».
Андрей Полынский
Тогда перспектива жить в деревне выглядела бы весьма привлекательно...
Все-таки это не мое, выросла в городе, а родилась в поселке. Кстати, маленький поселок городского типа для меня был бы идеален, и чтоб деревня была рядом, чтоб вечером за молоком ходить 
