|
Вера не в бревнах, а в ребрах
Храм Преображения Господня. Маленькая деревянная избушка на краю деревни Сербишино Невьянского района, которой насчитывается почти 250 лет. Шел дождь, было холодно. Проселочная дорога, отходившая от основной трассы к деревне, была, как и все российские, глинистой, грязной, разъезжавшейся под ногами от дождя. Выходить из автобуса не хотелось: устали, замерзли и шли просто потому, что по программе паломничества положено было посетить сей храм. Но эта маленькая церквушка на краю деревни в уральской глубинке оказалась главным открытием и вершиной паломничества, поразившей глубиной веры, смирением и тайной.
А начиналось паломничество с посещения богатого, красивого, чистого, огромного Невьянского храма, выстроенного Уральским Горно-металлургическим комбинатом рядом с известной наклонной Невьянской башней. Знаменитое соседство сделало храм посещаемым не только местными прихожанами и паломниками, но и иностранцами. Красивый, отшлифованный блестящий пол, сделанный из уральских камней поражает богатством. Огромный притвор с множеством икон, книг, церковной утвари поражает изобилием, дизайном, современным выставочным оформлением и светом. Многоярусный иконостас и Царские врата поражают позолотой, размахом, великолепием. Территория вокруг храма поражает размерами и ухоженностью. Все здесь сделано с русским размахом и щедростью. Батюшка рассказал, как восстанавливали храм, как чудесным образом появились певчие и церковный хор, какой великолепный при храме создан детский хор. Но прихожан в храме не было, литургия закончилась, Дом Божий был пуст.
И то ли от слишком большого великолепия, или от слишком многих разговоров о восстановлении храма, то ли от парадности и холодности камней храм оставлял чувство неловкости. Неловкости от отсутствия чего-то самого главного, пустоты и музейности, от контраста внешнего богатства и нищеты, которая ждала нас на выходе. Запомнилась пьяная молодая женщина, лет 18, с детской коляской, стоявшая на крыльце и просившая милостыню на молоко ребенку. Запомнились мальчишки лет четырнадцати, которым стоять здесь было привычно и доходно. В автобус возвращалась с раздвоенным чувством, грустная и задумчивая. Внук крутился в основном вокруг церковной лавки.
И после такого великолепия - маленькая, меньше моей гостиной в двухкомнатной обычной квартирке, церквушечка, скорее похожая на молельный дом. Вместо царских врат - занавеска, вместо многоярусного иконостаса – скромный однорядный, вместо клироса – маленький закуток, вместо гордых и благополучных служителей - скромный и смиренный батюшка - отец Михаил. Молодой, высокий, статный. И начал он рассказывать о святом старце Симеоне Сербишенском, который жил в этих краях. И все притихли. Внук слушал батюшку с раскрытым ртом. Для него это было первой настоящей встречей с верой и православием.
А рассказывал он о старце невероятные вещи. Местночтимый святой Симеон Сербишенский жил со своей женой как брат с сестрой. Оба они приняли тайный постриг, потому что родители Симеона хотели, чтобы он женился, а старец, по своему смирению, не стал перечить. Уходил он молиться в горы или на остров, куда простому смертному попасть было очень трудно. После его смерти послушник, который жил вместе со старцем, решил построить к тем местам мост, вопреки завещанию Симеона Сербишенского: не облегчать путь паломникам к его местам. Кто сильно возжелает, тот найдет путь. И случилось, что тот ученик, знавший о завещании старца, но нарушивший его, обронил при строительстве моста через речку топор, прыгнул за ним и утонул. Мост после этого случая строить перестали.
После смерти старца на его могиле стали твориться чудеса. Отец Михаил поначалу не верил рассказам местных жителей. Но вот однажды к нему пришла издалека женщина, узнавшая о старце, бесноватая, и попросила отвести ее к могиле о. Симеона. Так он своими глазами увидел исцеление женщины. С тех пор она осталась жить в деревне, помогает по храму. И рассказывал он это со спокойной мудростью, с поговорками («Вера не в бревнах, а в ребрах»), с глубиной и тихим голосом. Чувствовалось в этот момент, что Дух Святый почивал на нем. И рассказывал он не о том, как здесь трудно, хотя, наверное, нелегко; не о том, что хочет восстановить или построить храм побольше и побогаче (ни слова об этом); не о том, как ему здесь бывает порой тоскливо и одиноко, хотя всех нас посещает уныние. А все о вере, о старце, о том, что слишком много стали печься о внешнем благоустройстве и восстановлении, о том, как старец все это предсказывал и не благословлял никакого попечения о своей могиле, не облегчать путь к его молитвенным местам.
Потом батюшка повел нас к могиле о. Симеона Сербишенского. Надел широкополую шляпу, в которой стал похож на пастора, и привел в темный лес, на местный погост, место таинственное и необычное. Могилка старца находится на самом краю кладбища. Огромный деревянный крест, с перекинутым полотенцем. Большое количество свечей, уже истаявших и только что зажженных, видно, что место постоянно посещаемое. Мы поклонились старцу, молча постояли, приложились ко кресту и пошли тихо к своему автобусу. В автобусе все молчали. А батюшка долго стоял и смотрел нам вслед в своей широкополой шляпе.
_________________
Тина Гай
|
