И ОСТАВИ НАМ ДОЛГИ НАША...
История эта имела место два года назад в небольшом провинциальном городке в Ростовской области. 15 марта, в добротном кирпичном особняке семьи Кирилловых было многолюдно. Отмечали 57-летие хозяйки - Алевтины Степановны. Гости разошлись уже далеко за полночь. А когда именинница с дочерьми убрали посуду, резные стрелки настенных часов громко щелкнули, отметив два часа ночи.
-Фу, ты! - Степановна чуть не выронила последнюю досуха протертую тарелку. - Лиля, Настя! Давайте-ка, девчата спать. И так умаялись.
Совсем непохожие друг на друга сестры, зная беспокойный характер матери, не торопились покидать кухню.
-Да-да, идем. А ты, мам?
Мать улыбнулась:
-Сейчас. Чуток вот посижу и лягу.
Дочери, переговариваясь, ушли, а мать, присев к столу, вытянула затекшие ноги. Всегда полная энергии и сил, сегодня она утомилась.
В доме все стихло. Поглаживая ладонью складки свежезастланной скатерти, мать раздумывала о судьбе дочерей, личная жизнь которых складывалась не так, как мечталось ей. Старшая - Настя - не выдержав болезненной ревности супруга и явной непригодности его к семейной жизни, лет восемь назад указала мужу на дверь. И абсолютно не стремилась завести нового хозяина дома. Лиля овдовела в прошлом году. Её муж - Гера - разбился в автомобильной аварии, оставив на плечах жены двух дочерей и долги. А на сороковой день после его смерти свекровь со свекром отказали внучкам и нелюбимой невестке от дома. Начались суды по выселению осиротевшей семьи из совместного жилища.
Погруженная в мысли Алевтина Степановна забыла о времени, и лишь новый щелчок часовых стрелок заставил её вздрогнуть и опомниться. Женщина встала. Решив, что расставленные по всей кухне букеты - излишество, взяла два из них, тихо прошла в комнату сначала старшей - Насти. Здесь, на тумбочке у кровати она поставила тяжелую вазу с пунцовыми розами. Поглядела, как спящая дочь прижимает к себе разметавшегося во сне Пашку, словно и во сне оберегая и защищая сына. Мать тихо вздохнула, поправила простыню, сбитую внуком, и перешла в соседнюю комнату.
Лиля спала навзничь, раскинув руки, как бы просила пощады. Возле её боков приткнулись Аська с Кристиной. По подушкам рассыпались волнистые, длинные волосы дочери и внучек. На их тумбочку Алевтина Степановна поставила глиняный кувшин, покрытый глазурью и росписью. В нем красовались те же пунцовые розы.
Рассвет рождался медленно, постепенно шаг за шагом разрывая кокон темноты. Ленивое солнце едва-едва приподняло край диска над горизонтом, а привыкшие к ранним побудкам хозяева особняка уже проснулись и, стараясь не разбудить домашних, тихо перешептывались:
- Спи, еще рано, - увещевал жену Петр Алексеевич, - чего ты беспокоишься? Готовить не надо. Пусть и девки поспят, утоптались вчера:
Степановна прислушалась к сытому урчанию холодильника, утроба которого была набита до отказа, и согласилась полежать еще. Муж обнял её:
- Люблю, когда все собираются. Вся семья. Вот только:, - не успел он договорить, как на пороге появилась Настя, свежая после сна и уже причесанная:
- И что 'вот только'? - поинтересовалась она у отца.
- А то, что душа болит! Что ж вы без мужей-то? Такие девки справные и одни:
- Ой, пап! Опять за свое! Не нужны они мне, никакие мужья. Сыта! Сыта по самое горло! И давай не будем об этом, а?
- Ну, давай, давай:,- ворчливо согласился отец.
- Мам, Лильку не буди, ладно? Пусть поспит. Не сладко ведь ей там. Небось, у свекрови-то не отоспишься:
- А кто её там держит? - расстроено ответила мать. - Домище у нас такой, всем вам места хватит.
- А работа? А школа? А город разве с вашим сравнится?
Мать поморщилась, но ничего не возразила.
Из спальни Лили донесся веселый голосок:
- Обо мне разговорчики?
-О тебе, о тебе, - в голос произнесли женщины. Мать натянула халат и поманила Настю рукой:
- Пойдем к ней.
Лиля, сидя на кровати, закручивала в пучок волосы, во рту её торчали шпильки.
-Т олько тише, ладно? Алька с Кристей всю ночь вертелись, пинались: Видать догуливали именины. Аля еще и с кровати свалилась, чуть букет не перевернула, - Лиля показала на кувшин.
Альбина Степановна машинально проследила за её рукой, а дочь продолжила:
- Мам, сегодня Геры год, как нет:
- Боже! В чем это кувшин-то? В варенье что ли? - удивилась Настя.
Вся синяя поверхность кувшина была усыпана кроваво-коричневыми пятнами, некоторые из них ползли по посудине вниз, словно слезы. Лиля пальцем смахнула каплю, лизнула:
- Не-а! Не варенье. Не сладко.
Настя последовала примеру Лили:
- Может, соус?
- Не было никакого соуса, - смутясь, Алевтина Степановна подхватила кувшин и заспешила на кухню. Там тщательно отмыла его, вытерла насухо, сменила воду и с розами опять водрузила у Лилиной кровати.
В обед кувшин вновь 'заплакал'. Его опять вымыли, удивляясь, предполагая и обсуждая возможные причины. Вечером, пришедшим помянуть Геру друзьям, демонстрировали диковинку - кувшин облился кроваво-коричневыми 'слезами' в третий раз. К ночи Степановна убрала посудину с глаз долой и сказала:
- Напоминает о себе зятек. Видать кровавыми слезами на том свете плачет. Вот уж подарил подарочек, до конца дней не забуду.- Она уперлась взглядом в побледневшую Лилю. - Не зря я Бога молила:
Дочь дрожащими пальцами крошила кусочек хлеба, не смея возразить матери. Десять лет жизни с Герой стали её тяжким бременем - платой за самовольное, вопреки родительским уговорам, замужество.
Приятельница Альбины рассудила быстро и просто:
- В церковь надо. В Сандату (название поселка. Прим. авт.). Там батюшка очень сердечный. Все к нему идут, если что.
На следующий день семейная 'Волга' мчалась в соседнее село, где на холме, в самом центре сиял куполами недавно восстановленный храм. Нестарый еще священник с интересом выслушал странную историю с кувшином. Расспросил: давно ли служит, рассмотрел его, потрогал капли, пробуя растереть на пальцах.
- Не вспомните ли чего необычного, связанного с кувшином? - обратился священник к супругам.
- Есть у нас предположение:, - Алевтине Степановне пришлось рассказывать, то, о чем в семье в доброе время предпочитали не вспоминать.
- Однажды, лет восемь назад, а жили мы тогда в других местах - на Ямале, какой-то пакостник в квартире нашей побывал. Милиция сказала, что, мол, ключом дверь открыли, замок не ломали. Значит, был 'свой'. Ковры, меха и прочее добро не тронули. Унесли три иконы, старинные, ценные очень. Не в деньгах ценные, а в том, что это наследие отцов-матерей. Одна - с ликом Иисуса Христа - заказывалась на венчание моих бабушки-дедушки. Там, на ее обороте и написано было: 'К венчанию Василия и Евдокии, за мостъ'. А еще украли 'Святого Серафима Саровского' и 'Святого Александра Невского'. Случилось это как раз накануне 750-летия канонизированного полководца.
Мы из-за икон-то очень расстроились и лишь после того стали проверять, что еще пропало. Тут и выявилось, что из этого самого кувшина деньги исчезли - 800 долларов. На Геру мы подумали, батюшка. Больше было некому. С тех пор кошка недоверия бродила долго между нами. Да и не только в семье: До того, как погибнуть, немало зла сотворил Гера людям:
Опустив голову, Алевтина Степановна призналась с горечью:
- Я ему все просила у Господа наказания. И вот:, - по её лицу покатились слезы.
Священник помолчал, затем, взяв Степановну за руку, сказал:
- Сколь тяжки грехи его земные, столь тяжкое наказание послал Господь, лишив его бесценного дара жизни. Простите его всей душой за содеянное. Помолитесь о спасении души его. Помолитесь и за себя.
В той же церкви заказала Алевтина Степановна молебен и поставила свечу за упокой души непутевого зятя. А после, встав перед огромной, во всю стену иконой Христа Спасителя долго шептала:
- Прости его, Господи! Прости, как я прощаю ему.
Долго изливала она лику Божьему слова, исходящие из самой глубины сердца, не чувствуя, что колени занемели на холодном полу.
- Прости меня, Господи, - осеняя себя крестом, еще раз попросила Степановна. И пошла к выходу, отирая слезы облегчения. Словно сбросила с плеч тяжелую ношу.
Дома супругов засыпали вопросами. Родители отмахнулись, сослались на усталость. Отказавшись от обеда, Алевтина Степановна прилегла на диван. Сон навалился сразу.
:Она сидела на берегу реки, посреди высокой травы. Порыв ветра приклонил стрелки осоки, и Альбина увидела, как из темной речной воды показался Герман. Сначала голова, потом плечи, тело, ноги:
- Живой:,- подумала Алевтина, с удивлением глядя на легкую походку зятя. Краешком сознания, она понимала, что изломанный в аварии Герман не мог бы так ловко двигаться. Да и одежда его не была ни мокрой, ни окровавленной. Трава под ногами зятя не гнулась. Он подошел, наклонился к Альбине:
- Спасибо тебе, мать. За любовь твою, за доброту, за освобождение мое спасибо:
Повернувшись, призрак так же легко зашагал через мост, неизвестно откуда взявшийся. На середине его, Герман еще раз обернулся.
- Спасибо, мать:, - прозвучало откуда-то издалека. Громыхнуло. Алевтина резко вскочила. Дочери прыскали на кухне, уронив тяжелый, серебряный поднос. Алевтина, поняла, что все только что увиденное ею - сон.
Больше кувшин не плакал.
Лариса Епишева
