|
Главы из нового романа протоиерея Николая Агафонова
1.
Иоанн, получив срочный приказ халифа явиться во дворец, был немало этому удивлен. Не прошло еще и двух часов, как он вернулся от халифа, куда ходил с докладом о сборе налогов. Хишам отчетом был доволен и разговаривал с ним очень приветливо.
Когда Иоанн увидел, что у порога дома его поджидает личная охрана халифа, то сразу же почувствовал недоброе в этом вызове. Сопровождаемый во дворец молчаливо-суровой стражей, состоящей из африканских мавров, он с тревогой гадал, что мог означать этот неурочный вызов, больше всего похожий на арест.
Но то, что его ожидало в покоях халифа, он не мог предвидеть даже в худших своих предположениях. Таким Хишама ему еще не доводилось видеть никогда.
Халиф сидел в окружении своих ближайших советников. Лицо его было необычно бледным, а глаза излучали холодную ярость. Вот именно - не бешеную горячность, которой порой страдал его покойный брат халиф Йазид, а холодный блеск безжалостных глаз тигра перед его смертельным прыжком на свою жертву.
«Что же могло произойти, - в смятении думал Иоанн, - чтобы такого сдержанного человека, каким был халиф Хишам, привести в такую ярость».
Иоанн почтительно склонился пред Хишамом.
- Ты звал меня, владыка? Вот я здесь.
- Скажи мне, Иоанн, сын Сергия Мансура, - каким-то глухим голосом проговорил Хишам, - какое зло я тебе сделал или, быть может, какую-то обиду тебе причинил наш царствующий род Омеядов?
После этих слов холодок страха стал заползать в душу Иоанна. Но, подавив в себе всякое душевное смятение, Иоанн с достоинством отвечал:
- Ни твой славный род Омеядов, ни тем более ты, мой повелитель, не сделали мне никакого зла.
- Тогда почему ты желаешь мне зла и коварно предаешь меня ромеям?
- О государь, позволь узнать мне, кто так безстыдно на меня клевещет? – пылко воскликнул Иоанн, и краска негодования залила его лицо.
- Твое письмо к ромейскому царю свидетельствует о безстыдных и позорных делах твоих. Подай ему письмо, - обратился халиф к одному из своих советников, - пусть читает то, что сам еще совсем недавно писал моему врагу.
Иоанну подали пергамент, и ему достаточно было одного взгляда, чтобы увидеть искусный подлог. Быстро пробежав глазами содержание письма, Иоанн распрямился и, глядя халифу прямо в глаза, спокойно произнес:
- Тебя вводят в заблуждение, мой господин, буквы в этом письме действительно походят на письмо моей руки, но не моя рука писала это, мне не приходила даже мысль в голову вступать в сговор с царем ромеев, потому как не в моем обычае лукавое коварство.
- Ты лжешь, Мансур, - уже не сдерживая гнева, выкрикнул Хишам, - тут даже указана годовая сумма подушного налога с христиан. Кто же кроме логофета знает это?
- Я ничего не могу сказать тебе, мой господин, в свое оправдание. Для меня ясно теперь одно: дьявол, враг рода человеческого, настроил обличаемых мной еретиков на этот злобный умысел. Мой государь, заклинаю тебя, не спеши принять эту искусную клевету на твоего верного слугу. Видит Бог, я не виноват, надо все тщательно расследовать.
Халиф медленно покачал головой в знак отрицания, и Иоанн прочел в его глазах неумолимый приговор.
- Это преступление не требует расследования. Письмо обличает тебя в твоем преступном деянии. Тебе, Иоанн, сын Сергия Мансура, сегодня на площади отрубят правую руку. Ту руку, которой ты изменил своему долгу верности, твоему государю и отринул от своей души признательность нашему царственному дому Омеядов, всегда бывшему благосклонным к семье Мансура. Увести изменника в тюрьму, - распорядился Хишам.
2.
Потрясенный и подавленный сидел Иоанн на каменном полу темницы. Тюрьма располагалась здесь же, в подвале дворца халифа. К нему вдруг пришло какое-то отупелое безразличие. С сырого потолка на него капала вода и, попадая на лицо, струилась по щекам, как слеза. Иоанн не плакал и не обращал внимания на эту воду. Он просто пытался понять: что же произошло? Когда же осознание всего случившегося стало проясняться, у него вырвался стон. Это был стон души:
- Господи, мой Господи! Дай мне силы все это снести без ропота и со смирением.
Потом он поглядел на свою руку, которую вскоре должны будут отсечь. Пошевелил пальцами. Пришла совершенно безтолковая мысль: «Вскоре я ими не смогу уже шевелить, надо бы сейчас, пока могу».
Он стал разгибать и сгибать пальцы, нервно посмеиваясь. «Неужели у меня повредился рассудок? - эта новая мысль ужаснула Иоанна еще больше, чем предстоящая казнь. - Господи, просвети мои душевные чувства и попали мои греховные помыслы. Владыка Господи Иисусе Христе, Боже мой, только Ты один имеешь власть оставлять человеку грехи, прости мои грехи вольные и невольные и укрепи меня на страдания ради имени Твоего Святого. Не разлучи меня от любви Своей святой и не отыми от меня надежды и веры на благую волю Твою. Пусть предстоящие мои страдания будут мне во очищение, в освящение и в приобщение будущей жизни в Твоем Царстве. Ты еси Бог милостивый и щедрый, и человеколюбивый, и Тебе славу воссылаю со Отцем и Святым Духом ныне и присно и во веки веков. Аминь».
После молитвы Иоанн почувствовал прилив сил и готовность идти на страдания за Христа.
Пока Иоанн сидел в темнице, в его доме было великое смятение. Престарелому управляющему домом Софронию доложили, что хозяина увели под охраной стражи во дворец. Обезпокоенный судьбой своего господина, старый слуга поспешил во дворец узнать, что случилось. Возле дворца он повстречал раба из пленных ромеев, который служил во дворце халифа, и тот ему все рассказал.
Убитый горем Софроний побежал снова домой. Трясущимися от волнения руками он достал из тайника мешочек с золотыми монетами и поспешил во дворец. Там, отдав одну монету повстречавшемуся стражнику, он узнал у него, где находится палач халифа. Придя к палачу, он слезно просил его совершить казнь таким образом, чтобы господину не было больно, и передал палачу мешочек с золотом. Палач, взвесив на ладони золото, ухмыльнулся:
- С чего ты, старик, решил, что можно отсечь руку, не причинив боли?! Но за твою плату я так аккуратно отсеку твоему господину кисть руки, что не поврежу костных суставов, и она будет легче и быстрее заживать, да и боли будет меньше.
3.
Из-за того, что халиф спешил совершить казнь над Иоанном, народ заранее не успели оповестить, и на площади перед дворцом халифа были лишь случайные прохожие, так как день был не базарный.
Халиф с придворными расположился на балконе, выходящем на площадь. На спешно сооруженный помост взгромоздили большой чурбан для рубки мяса. Иоанна вывели из дворцовой тюрьмы на площадь и поставили на помосте лицом к халифу. Рядом уже стоял палач с остро отточенной секирой в руках.
Глашатай зачитал приговор халифа и вопросительно посмотрел на балкон. Халиф махнул рукой, и палач, поставив Иоанна на колени перед чурбаном, резким движением разорвал рукав его шелковой туники, обнажив правую руку. Затем он перетянул жгутом руку Иоанна выше локтя и положил ее на чурбан ладонью вверх.
- Не шевели рукой, - тихим голосом предупредил он Иоанна, - а не то я могу повредить кость.
Иоанн очень удивился этому предупреждению, сказанному таким будничным и мирным голосом, как будто это не палач, который собирается отрубить руку, а портной, примеряющий для пошива одежду. Секира молнией сверкнула на солнце, народ гулко охнул, и Иоанн, еще ничего не почувствовавший, с ужасом увидел, как палач взял кисть его руки и высоко поднял, показывая халифу и народу.
Сознание Иоанна захлестнула нарастающая боль. Палач между тем быстро накинул веревочную петлю на большой палец отрубленной руки и повесил ее на высокий шест, тут же укрепленный на помосте. Здесь рука должна будет висеть в течение многих недель на устрашение всем помышляющим против халифа совершить предательство.
Хишам встал, чтобы покинуть балкон. Увидев это, Иоанн протянул к нему окровавленный обрубок руки и возопил:
- Милостивый халиф, верни мне отрубленную руку, ради всего, что для тебя свято.
Халиф остановился и в пол-оборота поглядел на своего бывшего министра, а затем повернулся и пошел прочь, не слушая отчаянные мольбы осужденного.
Иоанн встал с колен, закружилась голова, и он рухнул с помоста вниз. Софроний и другие слуги уже были возле помоста и успели бережно подхватить падающее тело господина.
Иоанн очнулся в своей постели; его рука была перебинтована. Рядом с постелью сидел Архиепископ Дамаска и с глубокой скорбью и сочувствием смотрел на Иоанна. При этом слезы лились ручьями по его старческому лицу. Иоанн тоже горько заплакал, припав к руке Владыки.
- Преосвященный Владыка, я умоляю тебя, иди к халифу и упроси его отдать мне отрубленную руку. Нарастающая в моей руке боль невыразимо меня мучает. Я не могу иметь отрады до тех пор, пока усеченная моя рука будет висеть в воздухе. Скажи халифу, что я молю его, пусть он прикажет отдать мне мою руку, что если она будет погребена, то я получу облегчение, а он получит от Бога в награду долгое и мирное правление своим народом.
Архиерей ушел к халифу и вскоре вернулся со свертком. Иоанн сразу же встал с постели и на коленях с благодарностью принял из рук Архиепископа свою отрубленную руку.
Когда ушел Архиерей, Иоанн начал срывать со своей усеченной руки повязки. Уже подсохшая было кровь вновь хлынула из его руки. Он приставил к кровоточащей руке отрубленную кисть и стал крепко обматывать составленную таким образом руку большим белым полотенцем. Вскоре через полотенце стали проступать пятна крови; Иоанна стало лихорадить, он упал на колени перед иконой Божией Матери и взмолился:
- Владычица Пресвятая Матерь, родившая Бога моего, вот правая моя рука, отсеченная ради Божественных икон, - при этих словах Иоанн с трогательной доверчивостью протянул руку в окровавленной повязке к иконе Богородицы, заливаясь слезами. – Ты знаешь, Владычица, что привело Льва во гнев; поспеши же на помощь и исцели руку мою. Десница Вышняго, воплотившаяся из Тебя, ради молитв Твоих совершает многие чудеса, потому и я молю, чтобы и мою десницу исцелил Он по Твоему ходатайству. О Богомати! Пусть эта рука моя напишет то, что Ты Сама позволишь, в восхваление Тебя и Сына Твоего, и пусть эти писания помогут укрепиться в Православной вере всем приходящим к Сыну Твоему посредством молитв Твоих. Ты можешь все сделать, если захочешь, потому что Ты – Матерь Божия.
Было уже далеко за полночь, а Иоанн все молился и молился. Повязка на его руке отяжелела от крови и слез, проливаемых на нее, а он, поддерживая ее левой рукой, все протягивал к иконе в великой вере и твердой надежде на чудо. Наконец утомление стало брать верх, молитва его становилась все тише и тише. Порою она переходила в какой-то неразборчивый лепет, скорее всего напоминавший лепет маленького ребенка. Так на коленях перед иконой и заснул Иоанн, всхлипывая и вздрагивая во сне.
Во сне он увидел, что Пресвятая Богоматерь ожила и смотрит на него с иконы светлыми и полными любви милосердными очами. «Пресвятая Владычица, Ты меня услышала?» - обрадованно воскликнул Иоанн. – «Я слышу всех Моих чад, призывающих имя Мое с верою в Сына Моего, рука твоя теперь здорова, не скорби об остальном, но усердно трудись ею, как обещал Мне; сделай ее тростью скорописца».
Иоанн проснулся. С иконы на него с материнской любовью продолжали взирать очи Пресвятой Богородицы. Чувство неизъяснимого блаженства охватило всю душу Иоанна.
Его правая рука под повязкой изнывала от нестерпимого зуда. Он почесал руку поверх повязки, но это не помогло. Тогда он стал осторожно разматывать полотенце. Сердце его отчаянно билось. Вот он видит отрубленную кисть руки; она накрепко прилипла к его руке и удерживается без всякой повязки.
«Неужели действительно чудо и рука срослась?!» - промелькнула у Иоанна радостная мысль. Такая радостная, что он в нее боялся поверить.
Иоанн стал внимательно оглядывать руку. Рука сильно опухла, а на месте соединения с кистью запеклось много крови и ничего не было видно. Именно в этом месте рука чесалась.
Иоанн стал осторожно почесывать ее своей левой рукой. Часть запекшейся крови отпала, и под ней Иоанн увидел набухший ярко-красный шов. Этот шов проходил в том месте, где была отсечена рука. Иоанн попробовал пошевелить указательным пальцем. Острая боль пронзила его, но указательный палец дрогнул. Иоанн радостно вскрикнул и воздел руки к небу:
- Благодарю Тебя, Господи Иисусе Христе, за чудо, которое Ты совершил по молитвам Пресвятой Девы Богородицы!
На крик прибежал Софроний, дежуривший всю ночь в соседней комнате.
- Софроний, - крикнул ему Иоанн, - чудо! Ты понимаешь, Богородица совершила чудо! Моя рука цела!
Софроний не рассмотрел в полумраке комнаты руку господина, потому подумал, что тот сошел с ума. От этой мысли Софроний горестно зарыдал.
- Ты что, старик, плачешь? – удивился Иоанн. – Ты разве не понял? Вот моя рука, она вновь цела, по молитвам Богородицы. Буди всех, зажигайте огни, давайте петь молитвы, – при этих словах он протянул к Софронию свою правую руку.
Старик, увидев ее, вначале онемел от удивления. Потом осторожно пощупал руку.
- Ты, Софроний, прямо как Апостол Фома, - засмеялся счастливым смехом Иоанн.
Когда же до Софрония дошло осознание чуда, старик вскрикнул, подпрыгнул на месте и стал плясать, что-то напевая себе под нос. Иоанн, радостно наблюдая простосердечное веселье своего слуги, тоже стал напевать песнь, которую сочинял прямо на ходу:
- Десница Твоя, Господи, в крепости прославилась; десная Твоя рука исцелила мою усеченную десницу, которая теперь будет сокрушать врагов, не почитающих Честнаго Твоего и Твоей Пречистой Матери Образа, и уничтожит ею, для возвеличения славы Твоей, врагов, уничтожающих иконы.
Когда Иоанн пропел эту песню второй раз, Софроний ее сразу запомнил и сам стал подпевать. Потом с этой песней на устах он побежал по дому будить остальных слуг. Когда все другие домочадцы собрались в комнату Иоанна и узнали, в чем дело, то тоже стали приплясывать и напевать.
Вскоре все заучили песню. «Десница Твоя, Господи, в крепости прославилась», - радостно звучало по всему дому Великого логофета.
Иоанна посетило такое вдохновение, что у него само собой сложилась новая песнь в честь Богоматери: «О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь, ангельский собор и человеческий род, освященный храме и раю словесный: Девственная Похвало, из Неяже Бог воплотися и Младенец бысть, прежде век сый Бог наш; ложесна бо Твоя престол сотвори и чрево Твое пространнее небес содела. О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь, слава Тебе!»
- Теперь, Пресвятая Богородица, - воскликнул, обращаясь к иконе, Иоанн, - я буду, по слову Твоему, тростью скорописца и воспою в песнях и стихах Сына Твоего и Господа нашего Иисуса Христа, воспою Твое предстательство за род человеческий. О Пресвятая Дева, я воспою подвиги святых мучеников и праведников. Теперь больше нет для меня другого смысла жизни, раз Ты для этого исцелила руку мою.
_________________
Чувствую настоятельную потребность вступить в Добровольный оркестр хемулей...
|
