|
ШЕСТОПСАЛМИЕ
В этот Рождественский пост Витьку понесло - дорогу в церковь забыл, из семьи ушел. Окружающие недоумевали. Одни разводили руками, другие радовались. Да, не узнать было Витюшу. Раньше еще до колокола он стоял на клиросе в церкви и готовился к службе. Молился исправно - утром и вечером, как положено. Строгое правило себе придумал: вставал по ночам и каноны на коленках читал. Даже четки приобрел и кропил ими квартиру каждый вечер. На работе все знали, что в среду и пятницу гулянок лучше не устраивать - Витя будет сердиться и обязательно всех пристыдит. А, не дай Бог, соберешься в пост дни рождения справлять или новый год отмечать, так лучше втихомолку, чтобы Витюша не знал об этом "безобразии". Его так и прозвали - "Индикатор нравственности". Зато бабули-прихожанки сложили целые легенды о благочестивом Викторе, а одна все хотела благословение у батюшки взять на написание портрета Вити в древнерусских традициях, да не успела - запил Витюша, горько запил.
Бабули по своим домашним кельям молились о заблудшем со слезами на глазах, а в поселке Витька стал своим. Без него не обходилось теперь никакое торжество. Где кто помер или родился, женился, развелся - он всегда там. Пил много и с каким-то остервенением, как будто хотел отомстить сам себе за что-то. Помнил он, что пост на дворе, поэтому почти не закусывал, но когда ел, то только мясо, даже без хлеба. Напившись, он закуривал и с сигаретиной в зубах вытанцовывал такие па-де-де, что ему стали предлагать место руководителя хореографического кружка. Впрочем, он отказывался. Зато от прекрасного пола теперь отбоя не было, сами на шею вешались. По утрам он частенько не ходил на работу, а просил очередных своих женщин позвонить и сказать, что заболел. Те звонили, представлялись женами, а на работе уже со счета сбились от такого количества супружниц у Витьки. Однако радовались: наш мужик! наконец-то человеком стал!..
По утрам у него дико болела голова и он думал только одно: "Господи, почему я еще жив?!" После опохмела головная боль утихала, чувства притуплялись, все начиналось заново. Очередное торжество, очередное застолье, музыка, водка, женщины, сигареты, танцы, песни… Он очень любил петь и славился красивым баритоном – не зря батюшка взял его на клирос. Вот только репертуар Витька сменил теперь. Вместо тропарей да ирмосов стал под гитару орать блатняк. Как-то, оставшись в незнакомой квартире один, пытался он, по старой привычке, пропеть "Взбранной Воеводе", да только нехорошо вышло, он и оставил эту затею...
Пост приближался к Рождеству. Вечером в сочельник Витька сидел на кухне у своих новых товарищей-самогонщиков, покуривал и глядел полупьяными глазами в окно на проходящих мимо людей. Товарищи его вели обычные разговоры: об алкаше-президенте, о проститутке из соседнего подъезда. Заговорили о наступающем Рождестве, нашелся повод выпить. Первую - за праздник, вторую - за то, чтоб не в последний раз. После того как закусили сальцом , вспомнили, что религия - опиум, и что батюшка на иномарке ездит, значит, не по средствам живет. Витька с этим не согласился, но промолчал, а несогласие свое запил самогонкой. Ему стало нехорошо, он оделся и под всеобщий смех вышел на улицу развеяться. Идти ему было особо некуда, и он побрел, покачиваясь, по освещенной центральной улице. Прохожих почти не было, лишь один раз обогнала его знакомая по храму бабка Таисия, которая направлялась на праздничную службу. Она узнала Витьку, быстро перекрестилась и замельтешила в сторону от него. "Анафема!"- грозно прикрикнул Витька ей вслед и рассмеялся, хоть и не смешно ему было. Вспомнил он доброе лицо батюшки. Вспомнил, как впервые пришел в церковь и как ему там понравилось буквально все. Вспомнил и нищего Пашку без обеих ног, который всегда у него прощения просил, когда Витька давал ему деньги, хоть и небольшие. Вспомнил запах ладана и свои слезы перед причастием. Защемило что-то в сердце. "Скотина!"- прошептал он и пошел в сторону церкви.
Служба уже началась, в храме было не протолкнуться. Витя остановился в притворе, оттуда ему хорошо было видно службу: и праздничное убранство храма, и батюшку в белом облачении, и певчих на клиросе. Вместе с певчими он разглядел сыночка своего, которого больше месяца не видал. "Господи, как соскучился!"- подумал Витя. В храме запели тропарь "Рождество Твое, Христе Боже наш". Под напором толпы Витя оказался почти в центре храма. Вдруг ему стало очень душно и пришло желание поскорее отсюда уйти. В это время свет погас, в церкви раздалось "Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение". Перед Витей неожиданно стала расступаться толпа, и он увидел приближающегося к нему в белом стихаре человека. Это был пономарь, с которым Витя еще в школе за одной партой сидел: "Пойдем! Батюшка благословил читать шестопсалмие". Через несколько мгновений Витя оказался у вертепа с часословом в руках и с одной лишь мыслью в голове: "Да разве ж я могу!" Хор во второй раз допел "Господи, устне мои отверзеши, и уста моя возвестят хвалу Твою". У Вити затряслись руки, его прошиб холодный пот и струями стекал по лицу и по всему телу. В церкви сначала наступила полная тишина, а потом пошел шепот: "Гляньте, как трясет!" Его действительно трясло, но он собрался с силами и стал дрожащим голосом читать: "Господи, что ся умножиша стужающии ми? Мнози восстают на мя, мнози глаголют души моей: несть спасения ему в Бозе его..." И чем дальше он читал, тем больше и слышнее становились всхлипывания. Это плакали бабули-прихожанки, которые вымаливали у Господа прощение Вите. Даже бабка Таисия плакала, хоть и была под Витькиной анафемой. А голос Вити звучал все увереннее...
Из церкви после службы Виктор вышел с женой и сыном. От волнения не могли говорить. Он вытащил было из кармана пачку сигарет и хотел закурить, но подумал и выбросил пачку в сугроб. А в ушах все звучало ангельское приветствие пастухам: "Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение..."
Артем Стрельцов
_________________
ушла... всем спасибо!
|
