|
ДОРОГА ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ.
Бабушке моей Е.Ф. Ломакиной-Кутковой посвящаю.
Иртышская правда, вторник, 12 октября 1999 года. №79 (9378)
Учитель сказал, стоя на берегу реки:
Все уходящее подобно этому –
Не останавливается ни днем, ни ночью.
Конфуций
ВСЕ ПРОХОДИТ, все уходит, ничего не исчезает бесследно. Снег весной, ушедший в землю, через короткое время напоминает о себе, и земля, вечная колыбель жизни, дает начало многим травам и деревьям.
Все то, о чем человек узнает в детстве, ложится ярким неизгладимым отпечатком на всю его жизнь.
Что-то не дает покоя. Приехав из города в отпуск, не нахожу себе места. Все то же: и река, и заиртышье, вплоть до синей полосы артынского бора. Но будто что-то не исполнил, и душа настойчиво просит, не находя ответа.
Хожу по увалу, на котором прошло детство, где знаком каждый бугорок, известна каждая былинка. Старая моя бабушка, словно она за долгую и трудную жизнь научилась понимать глубоко, будто бы слыша зов души моей, говорит:
«Надо бы в боярышник, и череды набрать, душицы, а может и ежевика поспела».
Но не читает она мысли, а влечет ее место, ставшее давно родным. За жизнь свою он научила слышать душу близких, а вот нам не довелось. И после этого я понимаю, что нужно идти. Нужно идти, чтобы побывать в детстве. Тут же, непонятно откуда, перед глазами возникает картина: ярко-синее небо, слепящее солнце, изумрудно-зеленая трава. Мы с сестрой идем, вслед за бабой, вдоль увала. Тяжело, жарко и хочется пить, но мы терпим и даже не плачем. Баба скорым шагом идет впереди, успевая на ходу сорвать какую-нибудь траву, тут же сказать название и какую пользу приносит:
«Вот это чабрец, тимьян ползучий, он освежает воздух, лечит больные бронхи. А это вот подмаренник, в нем ребятишек купают, таких вот как вы».
Мы идем вперед, и уж не так далек путь, впитываем в себя запахи лета, смотрим на Иртыш, виднеющийся вдали, на боярышник и косогор. Не доходя до косогора, мы останавливаемся у первого буерака, садимся в тень от донника, устраиваем привал.
Здесь мы едим огурцы – наипервейшее средство от жажды, запивая чистым воздухом. Над нашими головами раздается шум, но мы не пугаемся, так как знаем, что здесь живет коршун со своим семейством, и он нас не тронет, потому что мы ничего плохого ему не сделали.
А потом проходим в первый косогор. Здесь очень много груздей, растущих на отвесном склоне, под березами. Но самая главная достопримечательность – это «джунгли», являющиеся разновидностью папоротника и воссоздающие вид самых настоящих джунглей, но конечно, меньших размеров.
В первом косогоре светло и ясно, мы проходим его насквозь и попадаем на прогалину. Количество трав, растущих на этом пятачке, не поддается исчислению, но и я, и сестра знаем уже некоторые из них. Своими ярко-желтыми кругляками привлекает внимание пижма. Она очень лекарственная, мы знаем это наверняка, так как наш отец, не признающий никакую иную траву, как лекарство, о пижме отзывается с уважением.
Живокость говорит сама за себя своим названием: она прекрасное средство для сращения костей, но мы опасливо обходим стороной.
Вдоль тропинок растет золотая розга, на известно, что она очень полезная, да вот никак не припомним от чего помогает эта трава. Послушав пение малиновки, попытавшись увидеть ее в густой листве, мы спускаемся во второй косогор, где нас охватывает сумрачная темнота, царящая здесь даже в самый яркий день.
Когда мы выходим из леса, солнце уже клонится к закату, окрашивая Иртыш в нежно-розовые тона, и мы уставшие, но безмерно счастливые, шагаем домой, обмениваясь впечатлениями. Долгий летний день подходит к концу, наступает вечер, приходит прохлада и с Иртыша тянет долгожданной свежестью.
И вот двадцать лет спустя. Моя бабушка, разменявшая уже девятый десяток, идет со мной по лугу, вдоль поймы Иртыша. Проходим мимо буераков, мимо первого косогора. Здесь нам делать нечего, живущие рядом люди сделали свое дело, и коршун давно покинул свое вековечное жилище. Вместо груздей, клубники, земляники и редкостных видов лекарственных трав здесь хаотично разбросаны старые покрышки от тракторов, навален навоз и кучами там и сям лежит мусор. Мы направляемся к прогалине. Кучи мусора подступили к ней, но она еще жива. Люди же, не донесшие пока что еще сюда свой мусор, пришли сюда сами. Травы потоптаны, местами выдраны с корнем.
Второй косогор сохранился лишь частично (горе-садовод, решивший выжечь территорию под сад, умудрился поджечь лес). Теперь на месте красивого леса стоят голые стволы, словно печные трубы на пожарище, внушающие человеку лишь тревогу и страх.
Боярышник сохраняет пока что свой первозданный вид, благодаря колючим цепким веткам, останавливающим непрошенных гостей, но и он постепенно замирает.
Проходя по пепелищу, мы молчим, так как уже все сказано, сохраняя в памяти прекрасные лики прошлого.
А потом обратный путь. Мы идем рядом, уходя все дальше и дальше. Кто знает, может быть больше и не придется побывать здесь – некуда будет придти через год-два. И повинуясь неосознанному порыву, я говорю: «Пойдем вдоль косогора».
Я СЛОВНО ХОЧУ НАЙТИ ТАМ ЧТО-ТО. Возникают перед глазами картины прошлого, но то место, где мы идем, совсем не то, что было. Под ногами лежат кости, кирпичи, доски с гвоздями, поэтому приходится расчищать себе дорогу. Откуда-то сверху льется вода с неприятным запахом и цветом. Приходится карабкаться почти по самому склону и я уже жалею, что потянул пожилого человека по этому пути, но все же нам предстоит пройти его.
Я ПОНИМАЮ, что цивилизация наступает на природу, но ведь за цивилизацией, этим мертвым словом, стоят живые люди. Но, несмотря ни на что, я верю, что ничего не уходит бесследно. Так же как и сегодня, в моей памяти возникнет живое прошлое, и я расскажу своим детям и внукам все то, что я видел, чем жил, и раскрою перед ними книгу жизни.
Григорий ЛЕВКИН, с. Такмык.
|
