Мать Конкордия шла домой под накрапывающим дождем, немного раздосадованная. Все ее раздражало в отце Василии, новом настоятеле. И возраст, а отцу Василию было немного за тридцать, и внешний вид, аккуратная маленькая бородка и коротко стриженные волосы резко контрастировали с обликом прежнего настоятеля, игумена Хрисанфа, а главное — заносчивость молодого священника.
Едва успев приехать, стал «наводить беспорядки», как сама для себя определила монахиня. Клирос, которым заведовала мать Конкордия, впрочем, не претерпел серьезных изменений, и служба не стала короче, батюшка подробно расспросил, как при прежнем священнике совершалось богослужение, и сказал, что менять ничего не намерен.
Но в остальном… в остальном все было переменено-переиначено донельзя как. Завезены книги («ну кому их читать на нашем приходе» — рассуждала псаломщица), несколько новых икон (уж «Прибавление ума» и «Остробрамская» точно не нужны) лежат на новых, сколоченных на местной пилораме аналоях.
Появились две новые клумбы по обе стороны от церковной калитки, что на них посажено — неизвестно, пока что обложенная красным кирпичом рыжая глиняная почва некрасиво выделялась на аккуратно скошенной траве. Еще батюшка привез спутниковую тарелку и прибор со странным названием роутер, объявив, что теперь в округе появится свое православное телевидение.
Как отец Василий собрался в глуши открыть телеканал, никому не было понятно, и это настораживало. Не хотелось матушке покой и уют прихода потерять среди бегающих и суетящихся журналистов, да и вообще, в сердце поселилась тревога.
Матушка Конкордия поехала к своему духовнику игумену Савватию просить благословения сменить приход. Не могла она представить, что сможет ужиться с молодым и резвым священником. Отец Савватий выслушал свою постриженицу и благословил пока остаться.
— Ваш священник, конечно, молод, но старики умирают, что же, так и будешь ездить с места на место? Опять же, дом, хозяйство, все это продавать, а на новом месте будет ли лучше? А телевидение, да ничего, уймется отец Василий, вон в епархии тоже хотели свое телевидение делать, только воз и нынче там. Поймет он, что не под силу ему такое.
Так и осталась мать Конкордия на своем месте, где прожила уже без малого два десятка лет.
Постепенно стала привыкать к новому батюшке, и даже к «Остробрамской» стала подходить, только вот к «Прибавлению ума» — никак. Что-то смущало ее в этой странной иконе. Богородица на ней, как девица сказочная, в башне сидит. Но девица в заточении жениха ждала, освободителя, а Пречистая с Младенцем, да и зачем Ей, Рабе Господней, освобождения ждать? А ума, ума много — греха немало. От излишнего умствования лишь только ереси рождаются, как у Вани-семинариста. Пока жил на приходе, алтарничал, так скромный мальчик был. Соберутся на дому у матушки прихожане, Псалтирь читают да жития Димитрия Ростовского, Ваня в уголке сидит, как мышонок.
Сейчас вот летом к родителям из семинарии приехал, лишка умным стал, и жития стал критиковать, мол не было царевича Иоасафа, а был какой-то Гаутама Будда. Будда — языческий бог, значит — демон, ответила матушка, а вас там заучили тому, что душевредно, небось «Прибавлению ума» молитесь и акафист читаете. От этого и вред.
Ладно, все это мелочи.
Самым трудным было слушать проповеди отца Василия.
Никак не мог понять молодой священник, что прихожане Преображенского храма села Нефедово не год и не два в храм ходят, что отец Хрисанф уже давно их научил, и как молиться, и как поститься. Да и о смысле христианства все давно все знают. Хорошо проповедовал игумен. Пять минут говорит — а уже все в душу вложил. Выходишь из храма окрыленной, счастливой. Вроде как и о грехах было сказано, и о борьбе со страстями, и о «свете миру», а тебя радость переполняет!
Отец Василий говорил проповеди долго, мудрено, сразу не все и поймешь. Вот и в этот раз — поди пойми, что имел в виду священник, когда сказал, что для того, чтобы в душе принять праздник Успения, надо преобразиться на Преображение. Всем известно, что для радости праздника Успения необходимо строго поститься, на то и пост подобен по строгости Великому, акафист Успению ежедневно читать, а преображение этим постом потому, что именно в этот день на гору Фаворскую облако сходит ежегодно, напоминая нам о дивном событии. При чем здесь Преображение и Успение?
Так размышляла мать Конкордия, идя от Преображенской всенощной домой, в свою крохотную избушку-келию, купленную за бесценок после смерти мужа и ее монашеского пострига. Покормила и подоила козу, полила огород и пошла читать правило ко Причастию. Потому как каждая монахиня должна причащаться во все двунадесятые праздники и все посты.
И как хорош Успенский пост! Два двунадесятых праздника, два причащения за две недели. Опытные люди знают, что для просветления ума необходимо две недели подряд причаститься, это и ум обновит, и духовных сил придаст. Это вам не «Прибавление ума», подумала с неприязнью матушка и одернула себя — не дело перед Причастием осуждать.
Помолившись, мать Конкордия легла на топчанчик, намереваясь уснуть, но сон не шел. Вспомнилось ей многое из того, о чем она и не думала завтра исповедоваться. Как в автобусе ей уступали место, а она никогда не отказывалась, а ведь не оттого не отказывалась, что ноги больные (хоть это и так), а считала себя достойной такого уважения со стороны. Вспомнила недавнюю ссору с соседкой, в которой считала себя обиженной стороной, справедливо обличившей другую сторону, несправедливую. Вспомнила и до слез расстроилась, как обсуждала нового настоятеля с товарками-клирошанками, сколько нелепостей наговорила тогда, да и «тогда» — это не один раз и не два. Да и Ваню она зря обидела, он ее любит не меньше родной матери, и делился с ней, как малый ребенок, своим «открытием» про царевича Иоасафа. А она, монахиня, прихожанка столько лет, сколько Ваня еще и не прожил, оттолкнула его своей непримиримой прямотой.
Вспомнилось, как на рынке она обидела продавщицу рыбы, как… как на Страшном Суде промелькнула перед ней вся ее жизнь. А более всего ей было больно за свое отношение к новому настоятелю. Ничего плохого он не сделал, если не придираться, то все на приходе осталось на своих местах, лишь незначительные мелочи, не стоящие внимания, чуть изменили привычный приходской уклад.
Впервые за год или даже больше матушка испытала благодатное покаянное чувство, не просто раскаяние за какой-то конкретный грех, не просто покаяние за все, а одновременно раскаяние за все, но с осознанием каждого конкретного греха. Это состояние не могло быть только внутренним, ощущалась некая сила, озарявшая извне глубины монашеского сердца.
Как провела ночь мать Конкордия, нам неведомо. Но после слезного покаяния на исповеди и причащения Вера, ее помощница на клиросе, сказала ей: «Мать, действительно сегодня Преображение, уж ты совершенно преобразилась!» Монахиня не стала смиренно опускать голову, а улыбнулась и ответила: «Да, я поняла, что, не преобразившись на Преображение, не отпразднуешь и Успение».
Служба продолжалась, многочисленные захожане толпились у столов со своими яблоками, боясь перепутать пакеты, прикрепляли ленточки и веревочки, но матушку это не раздражало, как в былые годы. Со светлым лицом она взирала на «Прибавление ума» и с радостью в сердце просила прощения у Пречистой, зная, что ее уже простили.
протоиерей Андрей Ефановhttp://www.pravmir.ru/preobrazhenskaya-istoriya/
